Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
— Венера или Диана, какими их представляет себе легковерный народ, не могли бы быть прекраснее ее! — воскликнул Кассий после минуты безмолвного экстаза.
— Венера, конечно, Венера, — сказал, улыбаясь, Тит Лукреций Кар. — Диану уж оставь в покое.
В этот момент толпа снова двинулась, и Кассий со своими друзьями оказался почти у самых ступенек лестницы портика храма Весты, недалеко от Клодии. Кассий приветствовал ее, приложив правую руку к губам, затем воскликнул:
— Привет тебе, о Клодия, прекраснейшая из всех прекрасных женщин Рима!
Клодия
— Взгляд этот обещает многое, — улыбаясь, сказал Лукреций Кассию.
— Твой пыл вполне понятен, славный Кассий, — сказал Метробий. — Право, я никогда еще не видел женщины красивее, за исключением одной, такой же прекрасной, как Клодия, — гречанки Эвтибиды.
Лукреций вздрогнул при этом имени и, помолчав, сказал с легким вздохом:
— Красавица Эвтибида! Где-то она теперь?..
— Ты не поверил бы собственным глазам — ведь она в лагере гладиаторов!
— Напротив, я нахожу это вполне естественным, — ответил Лукреций. — Там для нее самое подходящее место!
— Но знай, что Эвтибида находится в лагере этих разбойников для того, чтобы добиться любви одного из них: она безумно влюблена в Спартака…
— Браво! Клянусь Геркулесом!.. Теперь наконец у нее возлюбленный, достойный ее!
— Ошибаешься, клянусь Юпитером Статором!.. Спартак с презрением отверг ее любовь!
Все трое на мгновение умолкли.
— А вот ты и не знаешь, — продолжал через минуту Метробий, обращаясь к Лукрецию, — что красавица Эвтибида не раз приглашала меня, звала приехать в лагерь гладиаторов.
— А что тебе там делать? — удивленно спросил Лукреций.
— Пьянствовать, что ли? — добавил Кассий. — Но этим ты вполне успешно занимаешься и в Риме…
— Вы все смеетесь, шутите… а я бы не прочь туда отправиться…
— Куда?
— Да в лагерь Спартака. Поехал бы туда переодетый и под вымышленным именем вошел бы к нему в доверие, приобрел его расположение, а тем временем разузнал бы все его планы и намерения, разведал бы, что он там подготовляет, и обо всем тайком сообщил бы консулам.
Оба патриция громко расхохотались. Метробий обиделся и сердито сказал:
— Ах, вы смеетесь? А разве не я предупредил консула Луция Лициния Лукулла два года назад о подготовлявшемся восстании гладиаторов? Разве не я открыл их заговор в роще богини Фурины?
«A-а, запомним!» — подумал Арторикс. Лицо его вспыхнуло, и он мрачно взглянул на Метробия, шедшего неподалеку от него.
В этот момент толпа подошла к подножию Капитолия и очутилась перед храмом Сатурна. Это было величественное и прочное сооружение, где, кроме жертвенника Сатурну, хранились также утвержденные законы и государственная казна; тут теснилось великое множество народа, и движение замедлялось еще больше.
— Клянусь богами, покровителями Рима, — воскликнул Кассий, — здесь можно задохнуться!
— Да, это вполне возможно, — сказал Лукреций.
— Так оно и будет, клянусь венком из плюща Вакха Дионисия! —
— Не понимаю, к чему нам было забираться в эту сутолоку! — сказал Лукреций.
Толпа все больше нажимала, толкотня и давка были невыносимые. Наконец через четверть часа, двигаясь черепашьим шагом, почти задохнувшись, Метробий, Лукреций и Кассий, а за ними и Арторикс попали в храм, где увидели бронзовую статую бога Сатурна с небольшим серпом в руке, как будто собравшегося на жатву. Статуя была окружена земледельческими орудиями и аллегорическими изображениями сельских работ и сцен из пастушеской жизни. Статуя Сатурна была полая и наполнялась оливковым маслом в знак изобилия.
— Смотри, смотри, вот божественный Цезарь, верховный жрец, — сказал Метробий. — Он только что совершил жертвоприношение в честь Сатурна и теперь, сняв жреческое облачение, выходит из храма.
— Как на него смотрит Семпрония, прекрасная и умная Семпрония!..
— Черноокая красавица! Клянусь двенадцатью богами Согласия, совершенный тип римской зрелой красоты!..
— Погляди, словно молния, сверкает пламя страсти в ее черных глазах! Какие улыбки шлет она красавцу Юлию!
— А сколько еще матрон и девушек нежно поглядывают на Цезаря!
— Посмотри на рыжую Фавсту.
— Дочь моего бессмертного друга Луция Корнелия Суллы Счастливого, диктатора.
— Что ты был другом этого чудовища, нам уже давно известно, и тебе незачем повторять это на каждом шагу.
— Что там опять за шум?
— Что за крики?
Все повернули головы ко входу в храм, откуда опять неслись громкие восхваления Сатурну.
Вскоре толпу, заполнявшую храм, оттеснила к колоннаде и к стенам новая толпа, явившаяся на поклонение Сатурну, и в ее числе человек пятьдесят мрачных и исхудалых богомольцев, словно в триумфальном шествии, несли городского претора; у каждого в руке была железная цепь.
— Ах да, понимаю! Это преступники, сидевшие в Мамертинской тюрьме в ожидании приговора; согласно обычаю, они помилованы, — сказал Лукреций.
— И как установлено обычаем, они принесли сюда свои кандалы, чтобы повесить их на алтарь божественного Сатурна, — добавил Метробий.
— Смотри, смотри, вон там страшный Катилина, гроза всего Рима! — воскликнул Кассий, указывая в сторону жертвенника бога, возле которого стоял гордый патриций, погрузившись в созерцание коллегии весталок. — Отрицать бесполезно — этот человек жесток даже в любви. Видите, с какой алчностью он глядит на сестру Теренция.
В то время как Лукреций и Метробий судачили с молодым Лонгином Кассием о кощунственной любви Катилины, Арторикс увидел патриция, и глаза его радостно засияли. Он начал осторожно проталкиваться через толпу, стараясь добраться до Катилины.
Но одно дело желать, другое — исполнить желание; только через полчаса, да и то лишь следуя движению толпы, направлявшейся к выходу из храма, молодой галл смог приблизиться к Луцию Сергию, по-прежнему погруженному в созерцание весталки. Арторикс тихо сказал ему на ухо: