Библиотека мировой литературы для детей, том 36
Шрифт:
Поступок этого солдата, который в минуту паники обратился в бегство, а теперь проявил такое благородство, усилил всеобщее волнение; но, несмотря на волнующее соревнование между Атталом и Глабрионом, из которых каждый требовал кары для себя, Красс остался неумолимым и Глабрион был передан ликторам.
Стенания в обоих легионах, подвергнутых децимации, стали еще громче; лица тысяч солдат других легионов выражали сострадание, глава их были полны слез; тогда Глабрион, обратившись к своим соратникам, сказал:
— Если вы считаете смерть мою несправедливой и судьба моя вызывает
— Клянемся!..
— Клянемся!..
— Именем богов клянемся!.. — словно оглушительный раскат грома, загудели одновременно шестьдесят тысяч голосов.
— Да покровительствуют Риму великие боги! Я умираю счастливым! — воскликнул стоический юноша.
И он подставил обнаженную шею под топор ликтора, который быстрым и метким ударом отсек светлокудрую голову; орошая землю кровью, она покатилась среди общего крика ужаса и жалости.
Марк Красс отвернулся, чтобы скрыть слезы, катившиеся по его лицу.
Когда экзекуция была закончена, Марк Красс снова роздал оружие беглецам из легионов, сражавшихся под Сублаквеем, и в краткой речи выразил надежду, что они больше никогда в жизни не обратятся в бегство.
Приказав предать земле девятьсот убитых, претор на следующий день снялся с лагеря и принялся преследовать Спартака, который, убедившись в невозможности наступления на Рим, быстрым темпом пересек Кампанью и Самний и снова повел свои легионы в Апулию, желая увлечь Красса подальше от Рима, который мог бы ежечасно присылать ему подкрепления. Он намерен был сразиться с Крассом и, окончательно разгромив его легионы, идти на Тибр.
Спартак продвигался очень быстро, но не менее быстро шли и легионы Красса, которые после децимации терпеливо сносили все тяготы и жаждали новых боев.
Через пятнадцать дней претор догнал гладиаторов в Давнии, где Спартак расположился лагерем близ Сипонта. Красс прибыл сюда с намерением прижать гладиаторов к морю и поэтому выбрал для лагеря место между Арпами и Сипонтом и ждал благоприятного случая сразиться со Спартаком.
Уже минуло три дня с тех пор, как оба войска оказались друг против друга; в самый тихий час ночи, когда в римском лагере наступил полный покой, Красса разбудил его контубернал, вошедший в его палатку с сообщением, что явился гонец от гладиаторов, заявивший, что он должен немедленно переговорить с претором о весьма важных делах.
Красс вскочил: он был чрезвычайно умерен и уделял сну очень мало времени; он приказал контуберналу привести к нему гладиатора.
Гонец был небольшого роста, в чудесных доспехах, в шлеме с опущенным забралом. Только когда он увидел перед собой Красса, он поднял забрало, и претор увидел бледное женственное лицо.
Это была Эвтибида, явившаяся к Крассу, чтобы предать своих собратьев по оружию.
— Ты не узнаешь меня, Марк Лициний Красс? — спросила она с усмешкой.
— Да… верно… лицо твое мне знакомо… да… — несвязно бормотал претор, стараясь вспомнить имя,
— Так скоро ты позабыл Эвтибиду, которую не может забыть ни один мужчина?
— Эвтибида! — воскликнул пораженный Красс. — Клянусь молниями Юпитера, Эвтибида!.. Ты здесь! Откуда ты? В такой час? И в этих доспехах?..
Вдруг он отступил назад и, скрестив руки на груди, недоверчиво вперил в Эвтибиду свои серовато-желтые тусклые глаза, неожиданно загоревшиеся мрачным огнем.
— Если ты являешься, чтобы расставить мне сети, — сурово сказал он, — предупреждаю: ты ошиблась, я не Клодий, не Вариний и не Анфидий Орест…
— Это не мешает и тебе быть дурачком, бедный Марк Красс, — ответила гречанка с дерзкой усмешкой, кинув на претора быстрый и злобный взгляд. — Ты самый богатый, — продолжала она после минутного молчания, — но уж никак не самый умный римлянин.
— Чего ты хочешь?.. К чему клонишь?.. Говори поскорее.
Эвтибида с минуту молчала и, покачивая головой, с насмешливой улыбкой разглядывала римского претора, потом сказала:
— Клянусь славой Юпитера Олимпийского, я принесла тебе победу и никак не думала, что буду так принята! Вот, извольте делать добро людям!.. Уж они отблагодарят вас, клянусь богами!..
— Скажешь ты наконец, зачем пришла? — нетерпеливо произнес Красс, по-прежнему глядя на нее с недоверием.
Тогда Эвтибида красочно и пылко объяснила Крассу причину своей неугасимой ненависти к Спартаку, рассказала о разгроме при ее содействии десяти тысяч германцев, поведала претору, как после этого сражения она, по милости эриний, приобрела среди гладиаторов славу доблестной воительницы и теперь они питают к ней безграничное доверие. Эвтибида заключила свою речь уверением, что и это доверие и свою должность контубернала Крикса она желает использовать для того, чтобы помочь римлянам захватить войско гладиаторов, разделенное теперь на две части, и доставить претору блестящую и решительную победу.
Красс выслушал Эвтибиду с большим вниманием, не спуская с нее пристального, испытующего взгляда, и, когда она кончила, медленно и спокойно сказал ей:
— А может быть, вся твоя болтовня — не что иное, как ловушка, и ты хочешь завлечь меня в сети, расставленные Спартаком. А? Что ты на это скажешь, красавица Эвтибида? Кто мне поручится за искренность твоих слов и намерений?
— Я сама. Отдаю свою жизнь в твои руки: вот залог правдивости моих обещаний.
Красс, казалось, раздумывал о чем-то и минуту спустя сказал:
— А может быть, и это тоже военная хитрость?.. Может быть, жизнь тебе не дорога и ты приносишь ее в жертву ради торжества дела этих нищих рабов?
— Клянусь твоими богами, Красс, ты слишком недоверчив. Это уж неразумно.
— А не думаешь ли ты, — медленно произнес претор Сицилии, — что лучше быть чересчур недоверчивым, чем слишком доверчивым?
Эвтибида ничего не ответила, только посмотрела на Красса, и во взгляде ее была не то насмешка, не то желание выведать что-то. Помолчав немного, она сказала: