Библиотека. Повести

Ровно в девять утра Валентина Викторовна, Вэвэ, как прозвали её сослуживцы, с незнакомым многим простым труженикам радостным чувством предвкушения начала рабочего дня отперла двери своего кабинета. Наконец она могла вольготно раскинуться в своём роскошном офисном кресле на колёсиках, хозяйским взглядом зыркнуть на новую игрушку, последний «пентиум», и окинуть нежным взглядом висящий в углу под потолком, как православная икона, экран плазменного телевизора. Нет-нет, Вэвэ была не каким-нибудь топ-менеджером или директором фирмы, а, вы будете смеяться, – заведующей обычным филиалом районной библиотеки. Не верите?

А вы ещё не видели всё её библиотечное хозяйство и два роскошных с розовыми унитазами туалета, и под стать им душевые. Хотя в остальном интерьер соответствовал названию учреждения и состоял из стеллажей с расставленными и рассортированными по темам и алфавиту книгами, отгороженными

небольшой стойкой, – местом для библиотекаря и парой-тройкой столиков с простенькими стульями, имитирующими читальный зал.

Когда-то в бывшем Союзе ходил анекдот про мировую войну, в которой русские, естественно, не могли не победить американцев, хотя у обеих сторон закончились и бомбы, и ракеты. Им повезло, из ниоткуда вдруг всплыла всеми забытая, избежавшая учёта ракетная база, решившая исход конфликта. Так вот, упомянутая библиотека была такой базой. Она располагалась в бывшей конюшне какого-то графа. Её здание за годы советской власти успело послужить и каким-то революционным штабом, и КПЗ, и общежитием текстильного техникума, а в итоге сгорело, хотя и недостаточно, чтобы пустить на снос. Годы шли, и наконец, после вяло текущего, как какая-нибудь инфекция, многолетнего ремонта оно по воле какого-то среднего ранга чиновника превратилось в районную библиотеку. Хотя решение хранить в этом месте книги не могло не наводить на размышления. Это была то ли просто глупость, то ли, чем чёрт не шутит, продуманная провокация тайных антисоветчиков. Но в силу определённых обстоятельств доступ к знаниям, источником коих и было это учреждение, для простых потребителей был максимально затруднён. Библиотека располагалась в отдалении от жилого массива и школ, на отшибе, а именно на границе полудикого городского парка, который пытались разбить на месте бывшей графской усадьбы, но толком так и не разбили. Самого-то графа народные массы в революционном запале порешили, но с тех пор начали твориться в усадьбе всякие нехорошие шалости. Не изменили ситуацию ни гражданская, ни отечественная война, ни развитой, ни даже зрелый социализм. И, что характерно, ни перестройка, ни мутные девяностые. Короче говоря, простой народ в вечерние часы не очень любил посещать эти места, а днём все были или в школе, или на работе. В итоге работать, а точнее ничего не делать, в этой библиотеке было одно удовольствие. Числилась она спокойненько на чьём-то балансе и никому не мешала, потому что ничего не просила. Не претендовали ни на её помещение, ни на землю под ним ни братки, ни олигархи. Деньги сотрудникам, конечно, платили, правда, фуфельные, но говорят же, что счастье не в них. Разве Воланд не наградил мастера в конце истории покоем в окружении любимых книг?..

Так вот, Вэвэ в этой библиотеке была заведующей. И числились у неё в штате всего два сотрудника: библиотекарь Владик, точнее Владислав Игоревич Скрепкин, и уборщица Настя, а официально Анастасия Эдуардовна Кравчук. Честно говоря, Вэвэ не переставала удивляться тому, что эти двое молодых и красивых людей согласились у неё работать за мизерную зарплату. У обоих было высшее образование, оба остроумны и современны. Допустим, Владик хотя бы окончил библиотечный институт, но красавица Настя, выпускница МВТУ им. Баумана… Ей-то что здесь ловить? Даже жениха не поймаешь, разве что Владика, хотя тот, как ни странно, никакого интереса, помимо дружеского, к Насте не проявлял. А та без тени смущения каждый день надевала перчатки, брала вёдра и швабры, и драила все помещения. Что за мазохизм такой? Вэвэ даже подумывала, правда с долей сомнения, что это, может, у них какая-то форма подвижничества или, чем чёрт не шутит, покаяния. И страшно боялась, что эта идиллия вдруг закончится, ребята опомнятся и подадут заявление об уходе, ставки в штатном расписании останутся незаполненными, а о библиотеке вдруг вспомнят и за ненадобностью закроют.

Вэвэ, с опаской покосившись на закрытую дверь кабинета, откинулась в кресле и, не по-женски широко, но удобно раскинув ноги, позволила воздуху забраться под немодную задравшуюся кверху юбку, а затем взгромоздила их по-американски на стол. Вэвэ было 52 года, и она выглядела никак. Именно никак. То есть, естественно, она была существом женского пола, но как бы в виде наспех вылепленной заготовки. Ещё не старая, но и не молодая. Не толстая, не худая. Черты лица не красивые, не уродливые. Одета не модно, но и не безвкусно. Просто подходи и лепи, что хочешь. Чуть макияжа и стиля – и среднего возраста мужчины будут «писать кипятком». Одежда а-ля ватник и платок – и начнут уступать место в метро.

Но она не всегда была такой. Вэвэ родилась «женщиной для мужчины». Не обычной женщиной, а именно «женщиной для мужчины». Душечкой. Такой домашней, милой, уютной. Симпампушечкой. А её мужчина, обожаемый Митенька, взял и пять лет назад умер. У него была гипертония и запоры. Но запоры мешали сильнее. Давление-то он и не чувствовал, а так временами на головокружение жаловался. Но ведь, как назло, зайдёт он к врачу с каким-нибудь

пустяком или за очередным слабительным, а тот на ровном месте возьмёт и намерит сдуру что-то своим тонометром. К нему с запором вообще-то пришли… Но таблетки от гипертонии, когда не забывал, Митенька всё-таки глотал. А вот запор сильно мешал. И живот крутит, и газы распирают. Чего только не пробовал: и пилюли, и масла, и диеты, и морковки со свёклой неизвестно, сколько сожрал, а толку чуть. А в тот раз его прилично прихватило. Тужился, тужился, да всё вхолостую. Только голова вдруг внезапно и сильно разболелась. А когда из туалета вышел, Вэвэ заметила, что левую ногу стал приволакивать, да и рука левая что-то неловкая какая-то стала. И когда говорит, будто жуёт одновременно что-то. А вечером взял и помер. Вроде как вначале заснул, а потом захрипел и помер. Даже «скорой» не дождался. Кровоизлияние в мозг, сказали.

Мужа Вэвэ любила, хотя знала, что у него есть от неё тайна. И такая, что ей даже было противно о ней не только думать, но и вспоминать. Ладно бы бабу себе завёл. С кем не бывает. Да и простила бы она ему бабу, лишь бы к ней не ушёл. А тут такое…

Был у них загородный домик, дача, и ездил её благоверный туда регулярно с приятелем Лехой на рыбалку. А Вэвэ, пока был жив муж, не очень эти вылазки на природу любила. Необходимость копаться в огороде её не вдохновляла, да и удобств в доме не было никаких. Кроме того, мужики прилично там поддавали, а пьяного Дмитрия она не переваривала. И вот как-то мужчины в очередной раз свалили на выходные, а она осталась одна. И что-то ей стало тоскливо. Ни с того, ни с сего. А, может, просто климакс. Маялась она, маялась и решила к мужу поехать. Всё-таки родная живая душа, пусть даже и выпившая. Зашла в магазинчик, прикупила всяких вкусностей, чтобы мужчин порадовать, и поехала. Только зря она это сделала. Не до неё им было. Собой они занимались. То есть в самом прямом интимном смысле. Вэвэ очумело постояла, подглядывая в окошко, да так и уехала. Но мужу ничего об увиденном не сказала. А он оставался прежним. Добрым и любящим Митенькой. И супружеский долг выполнял исправно. Хотя Вэвэ теперь не так, как раньше, безоглядно поддавалась возбуждению. Она невольно вспоминала ту дачную картинку… Обиду она выместила на телевизоре и газетах. И не, дай бог, было ей увидеть передачу или статью про СПИД, или фильм о перипетиях жизни гомосексуалистов, об их «любви». Она плевалась, ругалась, выбрасывала газету в мусор или переключала телевизор на другую программу. Дмитрий на эти выходки жены внимание не обращал. Так всё и катилось, пока Митенька не покинул этот свет.

Осталась Вэвэ одна. Единственный ребёнок, сын, вырос, женился и жил отдельно. Да и не было между ними особенной близости. Вроде и она его любит, и он её, вот только ауры их друг от друга, похоже, отталкиваются. Невестка усилий, чтобы сблизиться со свекровью, не прикладывала. Так что, кроме редких совместных праздничных ужинов и дежурных звонков «как и что», ничего её особо с сыном не связывало. А «женщина для мужчины» без мужчины переходит в аморфное состояние. Будь она помоложе, стала бы, наверное, искать другого мужика и следила бы за собой получше, однако, когда тебе за пятьдесят… Но, слава богу, у неё была библиотека, и, главное, появился Владик, а за ним и Настя.

Когда Скрепкин пришёл в первый раз в ещё прежнюю библиотеку на смену занимавшей его будущую должность старушке Татьяне Павловне, собиравшейся на пенсию, Вэвэ не поверила, что он всерьёз собирается здесь работать. И даже, слушая его высокопарные рассуждения о роли культурного воспитания в циничном, лишённом идеалов мире, скептически на него поглядывала и искала подвох. Дурой-то она не была. Наконец, Владик, видя очевидное её недоверие, прекратил разглагольствовать и, рассмеявшись, сказал:

– Да уберите вы уже с лица подозрительное выражение. Я действительно хочу работать. Я люблю книги, люблю тишину и уединение, хотя ничто мирское мне тоже не чуждо. Мне нужно место, чтобы собраться с мыслями. Я хочу попытаться написать что-то своё. А для этого ничего не может быть лучше, чем окружение книг. И, самое главное, я – богатый человек, мне не нужно думать о куске хлеба. Мои родители, к несчастью, погибли, но от отца мне досталось ох как немало денег. Поэтому я ещё намерен на свои средства в этом богоугодном заведении кое-что изменить.

И действительно изменил. Привёл в порядок старый фонд, прикупил новых книг, поменял стеллажи, компьютеризировал картотеку и список абонентов. Вэвэ только диву давалась. А ещё, что её удивило и насмешило, но в глубине души очень обрадовало, он великолепно оборудовал туалеты, а также душевые по типу гостиничных. Вэвэ, хоть и понимала разумом, что туалеты в общественных учреждениях необходимы, но всё же была продуктом социализма, при котором чистый и хорошо оборудованный общественный туалет был понятием чуждым, подходящим скорей проклятым загнивающим капиталистам. Она даже спросила Владика, зачем всё это. Можно ведь просто чаще мыть старый нужник, а туалетную бумагу из дома приносить. Тот только рассмеялся.