Библиотекарь
Шрифт:
Белобрысый был совсем плох и, чтобы вытащить из него хоть какие-то сведения, следовало торопиться.
Я приблизился к умирающему.
– Послушайте, мы постараемся облегчить ваши страдания, насколько это в наших силах, – я обернулся. – Марат Андреевич, принесите срочно анальгину!
Главарь дрогнул мутными, точно у рыбы, глазами:
– Где Книга?
– Вот, – я постучал по стальному корпусу шкатулки. – А теперь ответьте, кто вас навел?
– Покажи Книгу… – он тяжело хрипнул.
– Хорошо, – я пристроил шкатулку на колене.
Главарь терпеливо ждал, пока я найду ключ и открою замок,
– Вот, пожалуйста… – я показал лежащую на бархате Книгу. – А теперь скажите, откуда вы про нас узнали?
– Не та!… – он бессильно откинулся и с глухой уставшей ненавистью посмотрел на меня. – Другая!
– Что же вы ожидали увидеть?
– Книгу Терпения! – гневно рявкнул белобрысый, из ноздрей хлынули свекольные ручьи.
– А кто вам сказал, что у нас есть Книга Терпения?!
– Старуха…
– Какая старуха?!
– Умная!… Мы первыми жребий вытянули… Три года очереди ждали, и тут такой шанс… Не получилось… – он слабо пошевелился. – Больно… Книга Терпения…
– У нас только Книга Памяти.
– Врешь, – равнодушно прошептал белобрысый.
– Нет, это правда…
Раненый, с горловым бульканьем, засмеялся:
– Значит, обманула старуха… Я же говорю, умная… Но вы все равно сдохнете. Никто не уйдет. Старуха решила…
– Прояснилось? Кто они такие? – подсел к нам Дежнев. Он держал шприц с обезболивающим раствором, похожим на слюну.
– Не понятно… Похоже, это не Совет. Про какую-то старуху говорил. Запугивал…
Марат Андреевич поймал иглой бледную вену белобрысого.
Тот равнодушно проследил за движением поршня, спросил:
– Вы всех моих убили?
– Трое сбежали.
– Повезло…
Больше он не сказал ни слова. Вскоре закрыл глаза. Сквозь сжатые губы пробивался шелест уходящего дыхания, словно в хрупком фарфоровом горле бил крылышками залетевший мотылек. Слипшиеся от крови ноздри шевелились, как жабры, а потом застыли.
– Алексей! Марат Андреевич! – вдруг пронзительно, срываясь на визг, позвала Таня.
Я вздрогнул и оглянулся. К частоколу уже спешили перепуганные истошным криком широнинцы. Когда мы подбежали к месту суеты, увидели Тимофея Степановича. Старик по-прежнему сидел, прислонившись спиной к бревнам. Кудлатая голова, как подрубленная, свесилась на грудь. Правая нога поджата, левая распрямлена, так что виднелась сбитая подошва пыльного сапога.
Сухарев и Вырин уложили Тимофея Степановича на землю. Марат Андреевич цепко сжал стариковское в черных жилах запястье, напряженно вслушиваясь, не дрогнет ли под кожей жизнь, затем, словно не веря своему немыслимому диагнозу, произнес:
– Девять сатисфакций, Невербино – все прошел без единой царапины. А тут сердце не выдержало…
– Что за херня! – взревел Иевлев. – Какое сердце?! – он навалился ладонями на костлявую грудину: – Дыши, старик, дыши! – сотрясал он бездыханное тело.
Внутри Тимофея Степановича зашумело скрытое брожение, из посиневшего полуоткрытого рта на Иевлева обильно плеснуло сукровицей. Он вскрикнул и отшатнулся, торопливо вытирая с лица и одежды посмертную слизь. Тогда мне окончательно стало ясно, что Тимофея Степановича больше с нами
ЧЕРЕЗ ЛЕС
Сухарев, Кручина и Луцис за полчаса вырыли старику неглубокую тесную могилу. Глинистая земля с трудом поддавалась лопатам. То были суетливые похороны, без речей и поминальной закуски. Вражеских мертвецов снесли в овраг и закидали хворостом – на основательное погребение не оставалось времени.
Как попало, лишь бы успеть до захода солнца, мы загружали прицеп и автобус вещами, припасами и оружием.
Иевлев тем временем возился с бензопилой, точно алхимик мешал бензин и масло. Пропорции жидкостей не сходились, подержанный агрегат барахлил, и Николай Тарасович, посылая проклятья изобретателю двухтактного двигателя, снова разбирал мотор, отлаживал магнето, чистил карбюратор, опорожнял бак и заливал новую смесь – и так, пока «Тайга» не начала кудахтать с первого рывка заводного троса. В этот вечер бензопила не имела права заглохнуть.
Поставленная задача была совсем не из простых. Мы собирались пробиться сквозь завал и уйти из западни. Если верить предсмертным словам белобрысого, угодили мы в серьезную заваруху. В лесу сновали озлобленные ватаги читателей-терпил, желающих разжиться у изгоев редкой и ценной Книгой. Непонятно было, что за таинственная старуха натравила всю эту обиженную свору.
Весь наш отчаянный расчет строился на надежде, что недавние беглецы из разгромленной банды разнесут по лесу пережитый ужас и охладят воинственный пыл других мародеров. Кроме того, мне была в общих чертах ясна стратегия грабежа. Ватаги не могли объединиться. Поделить Книгу между временными компаньонами было нереально. Победитель мог быть только один. Наверное, именно это имел ввиду белобрысый, рассказывая мне о вытянутом жребии. Его людям предоставилась возможность заполучить Книгу, они проиграли, и теперь свои силы испробует новая команда. Мародеры соблюдали очередность.
Солнце клонилось к закату, когда транспортный кортеж в полном вооружении двинулся в рискованную неизвестность. Отряд возглавляли Сухарев, Вырин, Луцис и Гаршенин, зорко высматривая в ветвистых сумерках малейшие признаки опасности, рядом с ними бежали собаки. Сразу за дозором тарахтел мотоцикл, ведомый Анной, в коляске сидел Иевлев с бензопилой, а следом медленно ползли автобус и «Нива». За рулем автобуса был Марат Андреевич. По бокам «Лаза», оберегая его колеса, шли Вероника и Светлана. «Ниву» вел Озеров. Я вместе с Таней разместился на прицепе. Последними были Кручина и Дзюба, прикрывая тыл.
Судя по голосам в авангарде, мы достигли завала. Мотор «Тайги» взревел, как вставший на дыбы мопед. Жужжащее стальное полотно вонзилось в древесину. Густоголосая пила взвыла фальцетом, расправляясь с деревянной породой. Снова вонзилась, сорвалась на визг.
Уже спустя пару минут в непроходимом завале обозначился будущий коридор. Рядом с Николаем Тарасовичем лежали вороха веток. Я попробовал оторвать от земли отпиленный, размером с небольшую мясницкую плаху, брус. Сырое дерево оказалось каменно тяжелым. Я покатил его к придорожным кустам и скорее почуял, чем увидел, за спутанными ветками терновника притаившиеся фигуры.