Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Такман Барбара

Изо всех евангелических обществ, возникших на рубеже XIX века, самым популярным многие годы оставалось Лондонское общество за распространение христианства среди евреев⁷. Список его благородных патронов пестрел фамилиями аристократов, политиков и ученых. Краеугольный камень при строительстве здания часовни и школы Общества был заложен в 1813 г. герцогом Кентским, братом короля и отцом королевы Виктории. Великий деятель евангелического просвещения Бэзил Вуд называл Общество «своим любимым учреждением»⁸ среди роя групп, претендовавших на то, чтобы включить его в ряды своих членов. Его престиж грозил затмить престиж Миссионерского общества англиканской церкви, проповедникам которого вменялось взять своим текстом «Только ли Он Бог одних евреев?»⁹.

Еврейское общество, как его фамильярно называли, стало главной трибуной,

с которой лорд Шефтсбери и его собратья-энтузиасты велеречиво рассуждали на любимую тему: о создании англиканского епископства в Иерусалиме и реставрации англиканского Израиля на земле Палестины. Основанное в 1808 г. на волне евангелического энтузиазма, плодами которого стали Британское и Иностранное Библейское общество, Общество религиозных трактатов, Миссионерское общество и многие другие, Еврейское общество взялось выполнять свою заявленную задачу «показательными проповедями» по вечерам среды и воскресенья, целью которых было доказать, что Иисус был еврейским мессией. У французских протестантов была арендована церковь, которую переименовали в Еврейскую часовню. Была создана бесплатная школа в надежде, что еврейские семьи настолько привлечет шанс на бесплатное образование, что они будут посылать туда своих детей. Уже через три года школа могла похвастаться почти четырьмя сотнями учеников, и только наиболее придирчивые указывали, что евреев среди них было менее двадцати процентов.

За пять лет существования Еврейское общество обзавелось списком из двух с чем-то тысяч патронов, чьи фамилии заполняют пятьдесят страниц мелким шрифтом и чьи пожертвования варьировались от нескольких шиллингов до сотни фунтов. Также Еврейское общество обзавелось собственной недвижимостью: вокруг площади, переименованной в Палестинскую (Пелейстин-плейс), были отстроены часовня, школы и Иудейский колледж для миссионеров. Оно выпускало собственный ежемесячник «Еврейские сведения». К 1822 г. его репутация была такова, что ежегодное собрание устроили в Мэшн-Хаус и на нем председательствовал лорд-мэр Лондона. К 1851 г. в списке его патронов значились имена архиепископов Кентерберийского и Йоркского и еще двадцати трех епископов, или «почти всей епископальной скамьи парламента», также там появилось имя одного герцога, целого ряда маркизов, графов, виконтов, преподобных и прочих титулованных особ. К 1850 г. у Еврейского общества имелось 78 миссионеров, трудившихся в 32 отделениях от Лондона до Иерусалима, и его расходы доходили до 26 тысяч фунтов.

В ежегодных отчетах Еврейского общества, откуда взяты эти гордые цифры, единственно скромным выглядит число новообращенных, иногда о нем вообще стеснительно умалчивают. В 1839 г., после тридцати лет деятельности Еврейское общество собрало в целом всего двести семь взрослых новообращенных в Лондоне, то есть приблизительно по 6–7 человек в год. Что до зарубежных отделений, то из Багдада, например, сообщалось: еврейская община начитывает 10 000 человек, миссионеров — 3, новообращенных — 2. Или из Смирны: еврейская община — 1500 человек, новообращенных нет, миссия закрыта. Разумеется, Общество имело большой успех, но не в глазах тех, ради кого было основано. Его благонамеренные патроны продолжали распространять христианство среди евреев, руководствуясь максимой святого Павла, что без них церковь во веки веков останется неполной, и не отдавая себе отчета в том, что самим евреям до этой перспективы нет дела.

И действительно поражает, какой оптимизм проявляли работники Общества на ниве, на которой столь явное поражение потерпели величайшие миссионеры и проповедники. В оправдание своих трудов они постоянно цитировали Послание святого апостола Павла к евреям, но как будто никогда не задавались вопросом, почему его собственный народ отказал ему в успехе, который позднее ждал его у язычников, и почему после почти двух тысяч лет притеснений со стороны христиан евреи вдруг должны счесть аргументы Общества более убедительными, нежели аргументы апостола Павла. Однако ничто не дает повода усомниться в искренности и серьезности сотрудников Общества. К наиболее ярким примерам следует отнести преподобного Александра Маккола, исполнительного главу Общества, отвечавшего за миссионерскую деятельность, и профессора иудаизма в Кигс-колледж в Лондоне, который был не только величайшим иудаистом Англии своего времени, но и человеком, который любил евреев, работал в еврейских общинах России и Польши и по собственному опыту знал иудаизм — редкое исключение для того времени. А Льюис Уэй, состоятельный юрист, который пожертвовал свое состояние Еврейскому обществу и которому воздают должное как человеку, «придавшему первый большой импульс делу евреев», был снедаем сходной верой в то, какую пользу всему миру принесет в конечном итоге успех его трудов¹⁰.

Приход

Уэйя в Еврейское общество может служить типичным примером экзальтированного, иррационального духа евангелизма. Согласно легенде, пересказываемой на каждом ежегодном собрании (хотя позднее оспариваемой), он однажды выразил свое восхищение великолепной дубовой рощей, мимо которой проезжал, направляясь из Эксмута в Эксетер, и спутник рассказал, что владелица земли, на которой стоит роща, некая Джейн Парминтер, распорядилась в своем завещании, чтобы деревья не срубали до тех пор, пока евреи не будут возвращены в Палестину. Пораженный столь эксцентричным завещанием, Уэй вернулся домой перечитывать Библию и настолько подпал под влияние пророчества, что бросил юриспруденцию, взялся за изучение теологии, принял сан, пожертвовал миллион триста фунтов, чтобы спасти Еврейское общество от долгов, и с тех пор оставался главным его финансистом. Он финансировал издание Библии на идише и текстов англиканской литургии на иврите, он добился аудиенции у русского царя и прусского короля, чтобы заручиться их влиянием на благо трудов Общества.

Как раз собирая библиотеку литературы на иврите, Уэй познакомился с Макколом, в то время студентом, изучавшим иврит в Тринити-колледж в Дублине, и убедил его, что обращение евреев представляет собой «величайшее благо для еврейского народа, а через него и для всего человечества». К негодованию дублинских преподавателей, которые возлагали на талантливого молодого человека большие надежды, Маккол бросил учебу в университете, чтобы отправиться в Варшаву миссионером среди евреев. Как рассказывает в своих мемуарах его дочь, по пути туда он тринадцать раз прочитал Послание святого апостола Павла к евреям, а его стремление стать знатоком еврейского письма было столь велико, что все свободные часы он до конца жизни переписывал от руки Пятикнижие и оставил поле себя восемь таких рукописных копий¹¹. Следует ли удивляться, что его дочь, родившаяся в Варшаве, выучила иврит в три года, читала Библию и говорила на немецком и идише в четыре, а в двенадцать лет уже преподавала иврит в миссионерской школе на Палестинской площади.

По возвращении в Лондон в 1831 г. Маккол был назначен президентом Миссионерского колледжа при Еврейском обществе и принял активное участие в попытках донести до английской общественности тяготы положения евреев, однако англичане, по словам его дочери, «мало о них знали и еще меньше они их заботили»¹². Стараясь подстегнуть нерадивых жертвователей, Маккол начал выпускать еженедельник «Древние пути», где развивал тезис о том, что христианство было и остается логическом продолжением веры Моисея, тогда как труды средневековых раввинов на самом деле отошли от Закона Моисея. В своих мемуарах его дочь вспоминает бурные собрания в кабинете отца по воскресеньям, когда джентльмены-евреи приходили говорить о делах веры, а она (ей тогда было восемь лет) и ее младший брат подслушивали у приоткрытой двери. Эта юная леди, которая впоследствии обосновалась в Иерусалиме, став женой британского консула, и рука об руку с мужем трудилась, чтобы заново открыть Святую землю для ее «законных владельцев, еврейского народа»¹³, была живым звеном между Шефтсбери и Бальфуром. В пятнадцать лет она в подарок отцу переписала на «кремовой бумаге с золоченым обрезом» историческое письмо Шефтсбери Палмерстону, где предлагалось, чтобы англичане стали спонсорами возвращения евреев. Она скончалась в 1921 г. в возрасте девяноста шести лет, и ей довелось увидеть, как Британия принимает Палестинский мандат.

Невозможно не восхищаться ученостью, преданностью и доброй волей таких людей, как Маккол и Шефтсбери. Последний, став в 1848 г. президентом Еврейского общества, на протяжении тридцати семи лет, до своей смерти присутствовал на каждом его ежегодном собрании и даже брал уроки иврита у своего друга «ребе Маккола». Однако нельзя не удивляться чудовищной несоразмерности затраченных трудов и их мизерного результата. Внушительное здание было возведено на песке и, в том что касалось «содействия распространению христианства среди евреев», было посвящено цели не более материальной, чем мираж в пустыне.

Критики Еврейского общества с самого начала говорили о своих сомнениях. В ежегодном отчете Общества за 1810 г. признается, что Общество подвергается насмешкам «за глупые и утопические ожидания» и обвинениям в «энтузиазме». И в самом деле факт членства в Обществе упоминался в качестве свидетельства об умопомешательстве по делу, представленному на рассмотрение Комитета по умопомешательству в 1863 г. «Вам известно, милорд, что она состоит в Обществе по обращению евреев?» — «Известно, — согласился судья, не кто иной, как лорд Шефтсбери, — а вам известно, что я председатель этого общества?»¹⁴.