Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Такман Барбара

На заре своего изучения сионизма Бальфур столкнулся с антипатией знакомых ему евреев, которые, почти все до одного, были ярыми антисионистами. Выходец из правящего класса, которому не приходило в голову, что социальное положение может быть поставлено под сомнение, Бальфур был не способен понять, как чье-то еще положение может быть шатким, а потому не мог взять в толк, что их так расстраивает. Он расспрашивал леди Констанс, которая снова посетила Уиттингхэм в 1911 г. «А. Дж. Б. ужасно интересуется всеми делами еврейскими, — писала она сестре. — Он много расспрашивал про Клода [имеется в виду Клод Монтефиоре, интеллектуальный лидер ассимилицианистов в Лондоне], о его книгах, о его настроениях, о его влиянии. Он хотел, чтобы я рассказала о положении К. в общине и как его труды влияют на еврейский вопрос». К сожалению, добавляет леди Констанс, А. Дж. Б. «получает уйму сведений от Натти, разумеется, очень однобоких»¹². «Натти» — ее кузен Натаниэль, первый лорд Ротшильд, который с самого знакомства с Герцлем стал большим сторонником сионизма, по крайней мере в глазах второстепенных или заключивших внутрисемейные

браки Ротшильдов. Сыну Натти суждено будет принять декларацию Бальфура, которая будет издана в форме «письма лорду Ротшильду». Но большинство английских евреев разделяли настроения, заключенные в «Реминисценциях» леди Констанс¹³, равно как и в другой книге мемуаров о ее семье, — обе они были опубликованы через много лет после вручения Декларации, и обе они обходят это событие упорным молчанием, даже невзирая на то, что сам Бальфур часто в них упоминается.

Этим настроениям еще суждено будет оставить свой след в истории, когда их отъявленный рупор мистер Эдвин Монтегю сумел — с позиции со своего поста в Военном кабинете министров — если не предотвратить вручение декларации вообще, но по меньшей мере добиться того, чтобы она была составлена так расплывчато, чтобы оставалось неясно и до скончания веков служило предметов споров, что именно подразумевали ее составители. Фатальные последствия этой уклончивости заявят о себе позднее. Доводы антисионистов — тема для другой книги, и любая попытка их изложить поднимает такую бурю мутной воды, что сама становится неразумной. Эти доводы, пусть и ошибочные, были по меньшей мере понятными, хотя и ставили в тупик Бальфура. Ему казалось, что страхи ассимилиционистов, дескать, возвращение в Палестину «неблагоприятно скажется на их положении в странах, которые стали для них новой родиной»¹⁴, беспочвенны. Напротив, говорил он, «застарелые антипатии» сойдут на нет, если дать евреям «то, чем обладают все прочие нации: область проживания и национальный дом»¹⁵.

Этого Бальфур сумел добиться и это ценил выше всего прочего за свою полувековую карьеру, которая вознесла его на самую вершину власти. «Под конец своих дней, — сообщает миссис Дагдейл, — он мне говорил, что, оглядывая свою жизнь, находит, что сделанное им для евреев — самое ценное из всего, что он когда-либо делал». На взгляд Бальфура, груз прошлого действительно был чересчур велик. Но тут проглядывает и нечто большее, чем просто удовлетворение, что исправлено старое зло. Он полагал (об этом, правда, можно только догадываться), что особая благодать осенила один этот его поступок, когда на мгновение он пошел по стопам древних героев Ветхого Завета.

2. Декларация Бальфура: ацетон или совесть

Расхожая легенда, дескать, обещание Британией «национального дома» для евреев в Палестине, как учреждается в Декларации Бальфура, стало наградой доктору Вейцмену за его решение проблемы с нехваткой ацетона, притягательно проста, но далека от истины. Ответственность лежит на Ллойд Джордже, чьи «Военные мемуары» излагают, как он рекомендовал удостоить доктора Вейцмана почестей, как доктор Вейцман отклонил предложение и как Ллойд Джордж спросил: «Неужели мы ничего не можем сделать в знак признания вашей ценной помощи стране?» и как Вейцман ответил: «Я бы хотел, чтобы вы сделали кое-что для моего народа». Таковы были, как красноречиво замечает Ллойд Джордж, «источник и происхождение»¹⁶ декларации Бальфура.

Несомненно, такой разговор имел место, но «источник и происхождение» сводятся не к тому галантному анекдоту, а основаны на холодных реалиях войны на Ближнем Востоке.

Первая мировая война разразилась в августе 1914 г. Английские дипломаты до последней минуты старались заручиться нейтралитетом Турции, но в конце октября турки открыто присоединились к державам Центральной Европы, на деле уже несколькими месяцами ранее заключив тайный пакт с Германией. Разрыв наконец произошел. Давний и жестокий вердикт лорда Солсбери — «мы поставили не на ту лошадь» — оказался слишком уж верным: «не та лошадь» бежала теперь в немецкой упряжке. Антанта — Англия, Франция и Россия — объявила войну Турции 2–5 ноября, по ходу дела Англия позволила себе малое утешение, аннексировав Кипр. Две недели спустя британские войска, выступив из Индии, взяли Басру на берегу Персидского залива и начали наступление на Багдад, открыв Восточный фронт против Турции.

Жизненно важным очагом, однако, оставался Суэцкий канал, створка, на которой крепилась Британская империя. Подкрепления были присланы как раз вовремя, чтобы встретить турецкие войска, которые пересекли Синайский полуостров и в феврале 1915 г. подступили к Каналу. Хотя они были отброшены, но оставались настолько серьезной угрозой, что с этого момента Ближний Восток превратился в важный плацдарм военных действий. Стратегия, к которой пылко побуждал Уинстон Черчилль и которою поддерживали Китченер и Ллойд Джордж, рассматривала Ближний Восток как главный театр военных действий для англичан, особенно учитывая, что противостояние на Западном фронте зашло в тупик. Дарданельская операция обернулась знаменитым провалом. Не удалось взять Константинополь или оказать поддержку России, так сказать, «с черного хода». Но сухопутные кампании в Месопотамии и позднее в Палестине за четыре года осад, наступлений и откладываемых операций выбили Османскую империю из Сирии, Месопотамии и с Аравийского полуострова, заставив ограничиться собственно Турцией. На Месопотамском фронте британцы в марте 1917 г. сумели захватить Багдад, но их продвижение вверх по Тигру и Евфрату было остановлено, когда в результате революции 1917 г. в России Британия потеряла союзника, войска которого должны начать наступление на Турцию с севера. Тем временем был открыт еще один фронт в Египте, и в декабре 1916 г.

началось вторжение в Сирию. Проложив железную дорогу и путепровод через Синайский полуостров, британские войска взяли Эль-Ариш и вторглись в Палестину. На границе Газы, где турецкая армия была усилена немецкими войсками, британцев дважды ждало поражение, но наконец, после шести месяцев перегруппировки войск и смены командования, ситуация сдвинулась с мертвой точки и под командованием генерала Алленби был взят город трагического триумфа Самсона. Затем настала очередь Яффы, где некогда удалось закрепиться королю Ричарду Львиное Сердце, после, в декабре 1917 г. — Иерусалима и, наконец, Дамаска, Хомса и Алеппо, пока все сирийские города не оказались в руках Антанты.

За сценой и в передышках между этими военными кампаниями велись одни из самых сложных, запутанных и взаимно конфликтующих дипломатических маневров войны — того рода, который своими достигнутыми втайне договоренностями вызвал крайнюю неприязнь американского президента Вудро Вильсона.

Момент, ради которого слетались орлы, настал. Труп Османской империи вот-вот предстояло поделить. У каждой из стран — России, Англии и Франции — имелись свои притязания. Тем временем на сцене появились еще два игрока: евреи и арабы, имевшие собственные устремления, которые — причем и тех и других одновременно и по одним и тем же вопросам — поддерживала, исходя из собственных стратегических соображений, Британия. Все вели переговоры со всеми, и никто не мог бы утверждать, что в любой данный момент времени держал в руках все нити. Министерство иностранных дел Британии вело переговоры с Францией и Россией. Военное министерство вело переговоры то с одной, то с другой группировкой арабов — то через Арабское бюро в Каире, то через полковника Лоуренса. Сионисты вели переговоры с различными членами кабинета министров в Лондоне. Клубок заключенных тогда тайных договоров, данных обещаний и обязательств и достигнутых «договоренностей» не распутан по сей день. Неразумно, равно как и тщетно было бы пытаться вычленить из этого нагромождения интриг основную политику Британии. Впрочем, вероятно, никакой единой четкой политики вообще не существовало — помимо желания выиграть войну и в результате нее насколько возможно прочно закрепиться на Ближнем Востоке. Такова была цель, которую преследовали англичане теми практическими средствами, какие казались в тот или иной момент уместными тому или иному переговорщику на переговорах по тому или иному вопросу.

Результатом стало одно из самых многословных препирательств нашего времени и одно из самых печальных. Бесконечные споры и конфликты противоборствующих группировок среди англичан, арабов и сионистов и антисионистов, Белой книги, Постоянной комиссии Мандата, следственных комитетов, часы и даже недели парламентских дебатов, равно как бесчисленные книги, статьи в газетах, доклады, митинги и юридические меморандумы, так и не сумели прояснить для истории, каким виделось британцам будущее Палестины. Факт в том, что они сами этого не знали. Они явно предполагали, что Палестина перейдет под контроль Великобритании и что Франция не получит туда доступ. Но ни разу не прозвучало четкой формулировки, какие конкретные формы примет этот контроль. Скорее всего, в Англии надеялись, что со временем все прояснится само собой. А пока шли, каждые своим чередом, многочисленные открытые и закулисные переговоры. Планы полковника Лоуренса имели несколько больший размах, чем планы его начальника в Арабском бюро, сэра Генри Макмахона. Планы сэра Марка Сайкса вообще никому были не ясны и имели обыкновение меняться в зависимости от того, вел ли он переговоры с французами, с арабами или с сионистами. И нельзя сказать с уверенностью, совпадали ли намерения министра иностранных дел с намерениями премьер-министра. Скорее даже можно быть уверенными, что не совпадали. Бальфур видел перед собой возрождение Израиля, Ллойд Джордж — сдерживание французов.

Изложить можно лишь то, что случилось. В начале войны сэр Герберт Сэмуэль, будущий верховный главнокомандующий Палестины, был членом правительства Асквита. По его собственным словам, он считал, что ему, как первому члену кабинета министров по делам евреев, по долгу службы положено ознакомиться с сионистским движением, и после изучения материалов он был настроен благожелательно. В ноябре 1914 г. после вступления в войну Турции он обсудил возможности с министром иностранных дел сэром Эдвардом Греем и Ллойд Джорджем, занимавшим тогда пост казначея. Он настаивал, что Британия должна возглавить поддержку проекта, поскольку в силу географического местоположения Палестины необходимо, чтобы местное население было дружественно настроено к Британской империи. Грей «весьма эмоционально» высказался в пользу плана, и Ллойд Джордж тоже «очень желал» его поддержать¹⁷. Обсуждалось, желательно ли заручиться поддержкой России в попытке вернуть теснимому царю лояльность русских евреев, равно как и возможная реакция Франции. Грей предостерегал, что когда Франция выступит со своими притязаниями в Сирии, Британии необходимо быть осторожной и не удовлетворять те из них, которые пойдут вразрез с созданием еврейского государства в Палестине¹⁸. Формулировки показывают, что самые первые переговоры велись о «государстве», а не о «доме».

Опираясь на этот разговор, Грей через английского посла в Петрограде попросил о поддержке российское правительство, но не получил обнадеживающего ответа¹⁹. Тем временем на сцену выступило лицо, которому суждено было сыграть гальванизирующую, хотя и закулисную роль: С. П. Скотт, уважаемый редактор «Манчестер Гардиан». Он встречался с Вейцманом в начале войны, досконально ознакомился с целями сионизма и с тех пор незаметно, но упорно добивался того, чтобы Вейцман и его коллеги получали доступ к ключевым фигурам в Уайтхолле, а его газета неустанно поддерживала интерес читателей к «еврейскому вопросу». В декабре Скотт привез Вейцмана в Лондон на встречу с Ллойд Джорджем и Сэмуэлем.