Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура
Шрифт:
В тот момент в парламенте самой Англии нарастало давление с целью ограничить иммиграцию евреев из страха конкуренции на рынке дешевой рабочей силы. Была создана королевская комиссия для изучения ситуации и рекомендаций по выработке возможных мер. В эту комиссию входил лорд Ротшильд, чье членство в палате лордов знаменовало окончательную победу эмансипации в Англии и который был директором Банка Англии и главой местной еврейской общины. Давно уже противостоящий Герцлю, с которым неоднократно отказывался встречаться, он теперь понял, чем тот может быть полезен. Если удастся сдвинуть с мертвой точки проект колонизации, он поглотит беженцев из Восточной Европы, оттянув на себя даже то небольшое количество, которое направлялось в Лондон, и помешает королевской комиссии рекомендовать принять ограничительное законодательство. Герцля вызвали к нему. Если его вызовут давать показания перед комиссией, что он посоветует, вопросил Ротшидьд.
«— Я хочу просить у британского правительства хартии колонизации, — крикнул своему
— Только не произносите слова «хартия». Плоховато звучит.
— Называйте как знаете. Я хочу основать еврейскую колонию на британской территории.
— Возьмите Уганду.
— Нет, я могу использовать только это… — А поскольку в комнате присутствовали другие лица, он написал на листке: «Синайский полуостров, Египетская Палестина, Кипр». — Вы за?
Лорд Ротшильд задумался, потом с довольной улыбкой ответил:
— Очень даже»17.
Он попросил передать ему письменный проект, чтобы представить министру по делам колоний Джозефу Чемберлену, с которым пообещал обсудить предложение.
На тот момент «настырный Джо», сын фабриканта, производителя болтов из Бирмингема, окрещенный прессой «министром империи», был самым могущественным человеком в Великобритании. Лисье личико, монокль, орхидея в петлице доминировали в Вестминстере, завладевали вниманием публики, символизировали пик империалистического самодовольства, пока век девятнадцатый сменялся двадцатым. Шестидесятилетний юбилей королевы Виктории в 1897 г., отмеченный лояльным присутствием делегаций из колоний и доминионов со всего земного шара, переполнял британцев семейной гордостью. Англо-бурская война, невзирая на горечь «малых англичан» или «пробуров» — такие ярлыки навесил Чемберлен на оппозицию, — не принесла победы, которой можно было гордиться, но все-таки империя продолжала свое триумфальное шествие по планете. Чемберлен, изобретатель коммерческого империализма, пропагандировал видение империи как огромного неразвитого рынка, который при должной эксплуатации (отсюда его крестовый поход за Налоговую реформу) поднимет оплату труда и доходы для всех. «Ваша надежда на сохранение рабочих мест зависит от нашей зарубежной коммерции», — говорил он, добавляя, что будущее страны зависит не только от укрепления империи, но и от использования «всех разумных и законных путей ее расширения»18.
В качестве кредо того времени выступала счастливая уверенность Британии, что богом данное ей предназначение править тем, что Киплинг называл «малыми народами, не знающими закона». «Примите на себя бремя белого человека», — призывал Киплинг, а государственный поэт-лауреат Англии Альфред Остин прославлял благородную задачу Англии «пожинать плоды империи, мудростью превыше Греции, пределами шире Рима!» Не менее пылкий, чем поэты, коммерсант Чемберлен соглашался, что «национальная миссия» Британии заключается в том, чтобы стать «главенствующей силой в мировой истории и вселенской цивилизации». Очевидный долг и обязанность Англии — распространять свое правление, насколько возможно, широко и быстро, ко взаимной выгоде завоевателей и завоеванных. Туземцы, получая блага христианства и цивилизации, станут покупать в больших количествах манчестерский хлопок и продукцию заводов Бирмингема и Шеффилда. Это был урок, который преподал «Бирмингемский настырный Джо» и который только рады были усвоить английские фабриканты, торговцы и рабочие. В теплых лучах империалистического солнца они испытывали приятное ощущение, что поступают «как должно» и получают за это плату.
С Чемберленом в роли пророка, лордом Кромером в Египте и лордом Милнером в Африке в роли проводников имперской политики, лордами Робертсом и Китченером во главе армий в роли героев и злополучными либералами в роли забытой Кассандры экспансия правила бал.
Центром этого водоворота власти был не дом 10 по Даунинг-стрит, а министерство по делам колоний, где теперь предпочитал вершить дела Чемберлен, достигший славы в комитете по торговле. Старый лорд Солсбери ушел с поста премьер-министра в 1902 г. после успешного завершения Англо-бурской войны, или «войны Джо», как премьер-министр для себя ее окрестил. На смену ему пришел его племянник Артур Бальфур, потомок рода Сесилов, дожидавшегося четыре с половиной столетия с тех пор, как отец и сын Сесилы правили Англией при королеве Елизавете, чтобы дать миру двух подряд премьер-министров. Высокий, худощавый и элегантный мистер Бальфур был прямой противоположностью мистеру Чемберлену. Он был высоколобым аристократом, глубоким скептиком и философом, унаследовавшим от дяди не только главенство в партии консерваторов, но и качества, за которые лорда Солсбери прозвали «самым умным англичанином XIX столетия»19. Многие полагали, что мистер Чемберлен заслуживает поста премьера больше, чем младший его годами Бальфур, — в том числе, надо думать, сам мистер Чемберлен. На людях он утверждал обратное, дескать, желает только продолжать трудиться в министерстве по делам колоний.
Как вышло, что такой человек заинтересовался, пусть и мимоходом, проблемой поиска родины дома для евреев? Библейское пророчество Бирмингемского Джо не занимало. Не трогали его и соображения гуманности или ощущение морального долга перед богоизбранным народом древности.
Через два года после этого инцидента Чемберлен после встречи с Герцлем согласился на идею еврейской колонизации на Синайском полуострове, если сионисты смогут получить согласие египетских властей, а когда его получить не удалось, лично предложил подыскать территорию — с внутренней автономией — в Восточной Африке. Таким образом Великобритания стала первой страной, которая вступила в официальные переговоры с евреями как политическим образованием и первой предложила им территорию. Да, конечно, земли были не слишком подходящими, а предложение не слишком щедрым. Оно вызвало бурное отторжение у большей части сионистов, вызвало возмущение английских колонистов в Африке и, по сути, нигде не нашло сторонников, а потому со временем кануло в забвение, никем не оплаканное. Но оно было сделано — после резни в Кишиневе — в пору жесточайшей нужды. Оно признало евреев как самостоятельный народ и стало первым шагом в их отношениях с внешним миром, шагом к возвращению себе государственности, утраченной почти два тысячелетия назад.
Чемберлен ничего этого не знал, да ему и не было дела. Но, слушая захватывающие (как всегда) предсказания Герцля, он быстро разглядел в них тот самый «разумный и законный путь расширения» Британской империи. В евреях он увидел уже готовый контингент европейских колонистов, которые могли бы заселить, развивать и удерживать практически пустынную территорию под эгидой Британии. На основании личных документов, доступных его официальному биографу, точка зрения Чемберлена в этом вопросе описывается не просто как заинтересованность в приобретении колонистов «для развития того, что практически уже являлось британской территорией», но колонистов, которые с базы на Синайском полуострове «могут оказаться полезным инструментом для расширения британского влияния на саму Палестину, когда настанет время для неизбежного раздела Османской империи»21. Когда проект переключился на Восточную Африку, интерес Чемберлена заключался главным образом в том, чтобы заполнить завоеванную территорию полезными поселенцами, имеющими обязательства перед Британией.
Абсурдно делать вид, подобно мистеру Джулиану Эймери, автору заключительного тома официальной биографии Чемберлена, будто Чемберлен в период своего краткого заигрывания с сионизмом был разом «пророком и пионером», или что он был «первым среди британских государственных деятелей», увидевших в сионизме окончательное решение застарелой еврейской проблемы и способ продвижения интересов Великобритании, или что он был инициатором идеи, которую позднее перенял Бальфур. Чемберлену предшествовал легион пионеров, начиная со времен Кромвеля и заканчивая эпохой Шефтсбери, пусть даже сам Чемберлен (и его биограф) о них не подозревали. Интерес Бальфура проистекал из общего круга его интересов, а не был вызван предложениями Чемберлена. Разумеется, Бальфур был премьер-министром в то время, когда Герцль делал свое предложение министру по делам колоний. «Я приложил все усилия, чтобы его поддержать», — вспоминал он позднее. Но хотя оно было исполнено благих намерений, хотя у него было много достоинств, оно «имело один серьезный дефект. Это был не сионизм»22.
Герцль убедился в этом на собственном опыте. За несколько месяцев до смерти он сделал дневниковую запись об аудиенции у короля Италии Виктора Эммануила, в ходе которой напомнил королю, что Наполеон намеревался поселить евреев в Палестине. «Нет, — ответил король, — он хотел только превратить рассеянный по миру народ в своих агентов.
«Эту идею, — отозвался Герцль, — я наблюдал и у Чемберлена»23.
Но двумя годами ранее, после краха всех его трудов в Константинополе, к нему вернулась надежда, когда он узнал, что ему устроили встречу с министром по делам колоний Великобритании! Перед отъездом в Константинополь в июле 1902 г., куда он был вызван султаном на новый раунд бесплодных пререканий, он оставил у лорда Ротшильда набросок проектов Эль-Ариша и Синая, присовокупив к нему письмо, в котором говорил: «Во избежание всяческих недоразумений сейчас и в будущем, хотелось бы прояснить, что я предлагаю данный план только потому, что вы против Палестины… Но… крупное еврейское поселение в Восточном Средиземноморье усилит наши позиции относительно Палестины»24.