Библия-Миллениум. Книга 1
Шрифт:
Мы так и не придумали, что делать с пеплом. Просто игнорировали этот вопрос как таковой. Пепел стоял в укромном углу, где его никто не тревожил, никто не решался взглянуть на урну, но ее присутствие в доме действовало успокаивающе. Некий дух, несколько граммов, в которые обратилось тело, казались экстрактом, звеном между нами и душой, ушедшей от нас навсегда. Мы можем сколько угодно прокручивать в своей памяти воспоминания, дополняя их, выдумывая какие-то детали и еще Бог знает что… Но это все даже не стереокино. Не чувствовать запаха, не слышать, не касаться… вот что значит действительно кого-то потерять!
Тоска, безысходность, желание смерти заставляли
Целый день стоя над грязными, заплеванными весами в чудовищном уродливом фартуке, сальном платке и ужасных вязаных перчатках, я, уставившись в одну точку, лучше любого автомата, абсолютно точно, одним движением совка запихивала в полиэтиленовый пакет килограмм отвратительных, пахнущих дешевым пластиком сухих кусочков теста. Монотонность операций, мерное жужжание конвейера в соседнем помещении делали погружение в небытие полным. Наконец-то я обрела покой. Я умерла.
Приходя с работы, я машинально жевала что-то приготовленное Ноеминью, и мы смотрели телевизор молча. Я, Ноеминь, пепел Хилеона в урне были одинаково молчаливы. Так прошел еще год. В конце весны я ощутила, что мы стали еще мертвее, чем Хилеон, и ему с нами скучно.
Надев летние брюки, я вдруг обнаружила, что они велики мне как минимум на три размера. Взвесившись на весах на работе, выяснила, что похудела почти на пятнадцать килограммов. Испытав шок, впервые за все это время дома внимательно посмотрела на себя в зеркало. Боже! Я себя не узнала. Бледная, осунувшаяся женщина лет сорока с длинными неухоженными волосами! Это я! Рядом отразился укоряющий взгляд Хилеона. Приподняв бровь, он протянул мне расческу. На этом я проснулась.
На следующий день я уволилась с макаронной фабрики. Забота о себе неожиданно оказалась приятной. Самое главное, что Хилеон улыбался мне из всех зеркал, одобрительно кивая тому, что казалось красивым. Я обрела человеческий вид, но… Это уже не прежняя я. Это кто-то другой — женщина, которую я пока не знаю. Потому я настороженно приглядывалась к ней, как будто оценивала, можно ли будет с ней жить. Хилеону она определенно нравилась, поэтому, впустив ее в свою жизнь, я теперь не решалась от нее избавиться.
Ноеминь грустно улыбалась, глядя на происходящие перемены. В ее жизни теперь вечная осень. Мы смотрели друг на друга из разных времен года. Я опускала глаза — произошедшее со мной могло показаться ей предательством. Но однажды она сказала:
— Руфь, тебе уже достаточно лет, ты должна снова выйти замуж, иметь семью, детей. Думаю, Хилеон так бы хотел.
Я снова опустила глаза, залившись красной краской. Как воришка, которого поймали за руку на краже батона. Я уже месяц тайно встречалась с мужчиной.
Вооз совсем не похож на Хилеона. Точнее, не то чтобы совсем не похож… Те же качества, но проявляются по-другому.
Вооз строит свою жизнь вокруг меня, тактично стараясь не вторгаться в мое глубокое личное пространство. Иногда он с любопытством смотрит НА мои глаза, не давая себе проникнуть дальше. Хилеон всегда смотрел мне прямо в душу. У Вооза я существую автономно, словно маленькие часы, помещенные внутрь больших. Он не пытается проникнуть в мой механизм, но тем не менее бережет его, создавая удивительно тепличные условия.
И, наконец, настал день, когда он попросил у Ноеминь моей руки. Это было трогательно. Никому даже в голову не пришло идти к моей биологической матери. Все эти годы я ничего о ней не слышала. Думаю, что я для нее никогда
Я и Вооз поженились, через год у нас родился сын, а еще через два — дочь. Ноеминь живет с нами. Она уже совсем стара, почти ничего не слышит… Смотрит телевизор, совершенно не понимая происходящего, или сшивает цветные кусочки ткани в наволочки, подушечки, покрывала… Я забочусь о ней, и сердце мое заходится от нежности и благодарности, что много лет назад Хилеон подарил мне, может быть, самое дорогое на тот момент моей жизни — мать.
Сидя на крыльце дома, я вижу одновременно Ноеминь в плетеном кресле и Вооза, играющего с нашими детьми. Две половинки моей жизни отчетливо разделяет черный блестящий поливочный шланг. Одна покрыта густой тенью, словно все более и более с каждым поворотом земного шара отступает в прошлое, другая залита солнечным светом, наполнена пением птиц и благоуханием цветов. Мои ноги стоят по разные стороны этого шланга.
И вдруг я понимаю, как это ни ужасно, я всего лишь гувернантка при детях Вооза, я забочусь о них, воспитываю, но не люблю… Как и их отца. Он хороший, замечательный, но чужой… Совершенно чужой мне человек, с которым, тем не менее, жизнь моя связана навсегда. Вот этими самыми посторонними моей душе детьми.
Глядя, как Ноеминь качается в своем кресле, обхватив обеими руками урну с пеплом Хилеона и устремив водянистые старческие глаза к небу, я впервые в жизни почувствовала укол ревности из-за того, что я теперь жена Вооза, а она останется матерью Хилеона навечно.
И этого нельзя изменить. Круг моего бессилия замкнулся.
ЭСФИРЬ
— Я ею восхищался! Манеры, интеллект! В ней видна порода! За это можно простить все. Как она ходит, разговаривает, пьет, сидит, лежит! Обычные действия, казалось бы, — но как! Этого никто не в силах повторить, и дело, наверное, не в ее красоте, хотя, конечно, и в этом с ней никто не сравнится, дело в том… Боже! Если бы только она любила меня. Если бы только любила! Я бы все на свете отдал за ее любовь. Я так старался ее заслужить. Одобрительный взгляд! Ты знаешь, она может одобрить только что-то действительно впечатляющее. Это бывало редко, но каждый раз я чувствовал себя лучшим из лучших! Я никогда не смогу научиться… Нет, не смогу так тонко чувствовать! У нее врожденное чувство вкуса. Она выбирает лучшее не задумываясь. Мне мучительно видеть, как она старается, силится изо всех сил полюбить меня или хотя бы научиться выносить. Древние считали, что женщины общаются с потусторонними силами, вступают с ними в совокупление, получают от них знание. Настоящая женщина всегда ведьма. Мне никогда не забыть ее! Она единственная! Смысл моей жизни! Все, что я делал, — все для нее!..
Истерика Артаксеркса перешла в бурные рыдания.
Развод с женой, неизбежность которого была столь очевидна с самой их свадьбы, давался ему тяжело. Астинь ясно дала понять, что не желает более терпеть мужа возле себя. Если вас попросят изобразить королеву ведьм — фотографируйте жену Артаксеркса. Она красива! Она притягивает, гипнотизирует своей красотой. Нереально высокого роста, божественного телосложения, с которым не может сравниться никто из известных мне мужчин, — мускулистые рельефные руки и ноги, крепкие ягодицы и упругая большая грудь.