Бич Божий
Шрифт:
– А что будет со мной и детьми? – нахмурилась Плацидия.
– Тебе придется отправиться в загородную усадьбу, матрона, под охраной моих людей.
– Меня заключают под стражу?
– Пока нет, – вздохнул Туррибий. – Божественный Гонорий сам решил возглавить расследование, дабы не допустить несправедливости по отношению к сестре. Тебя обвиняют в ереси, матрона, и епископ Антонин уже согласился, что основания для подобных подозрений есть. В частности, он назвал имя некой Белинды, называющей себя жрицей Изиды. Я могу ее увидеть, сиятельная Плацидия?
– Белинда умерла, – прошипела Плацидия, с ненавистью глядя на Туррибия.
– Жаль, – вздохнул комит агентов, – а я как раз хотел выяснить у нее, как выглядели демоны, с которыми она предавалось блуду в Риме более десяти лет тому назад. Возможно, вы, матроны, согласитесь мне помочь?
Плацидия бросила на Пульхерию вопросительный взгляд, но та в ответ лишь пожала плечами. Божественный Гонорий готовил расправу над своей сестрой, но хотел придать ей видимость справедливого суда над еретичкой, погрязшей в блуде. И, уж конечно, христианская Церковь в лице епископа Антонина поддержит императора в столь благочестивом начинании. Ибо, несмотря на все запреты со стороны, как Церкви, так и государства, языческие культы продолжали процветать на землях империи, вводя в смущение нестойкие души. Похоже, Гонорий решил проводить свою сестру на тот свет с большой свитой из разоблаченных еретиков и поручил Туррибию подобрать для этой цели подходящих кандидатов.
– Боюсь, мы не сможем тебе помочь, комит, – отозвалась наконец на вопрос, повисший в воздухе, Пульхерия.
– Время терпит, а дыба ждет, – пошутил Туррибий. – Не смею вас больше задерживать, матроны. Агент Сильван проводит вас.
Перечить Туррибию было бессмысленно. Это очень быстро поняла не только Пульхерия, но и потрясенная Галла Плацидия, похоже не ждавшая от брата подобного коварства. Хотя женщине, столь много повидавшей на своем веку, должно быть известно, что от любви до ненависти всего один шаг.
Префект Иовий с любопытством наблюдал за Гонорием. Похоже, императора одолевали сомнения и мучила совесть. Чего доброго, этот никчемный и уже смертельно больной человек в последний момент пойдет на попятный и поломает игру, которую ведут за его спиной высшие сановники империи. Гонорий давно жаловался на недомогание, но, кажется, не придавал этому значения, а между тем болезнь уже вцепилась в его рыхлое тело мертвой хваткой. Лекари вынесли ему смертный приговор, но знали об этом немногие.
– Так ты говоришь, что сиятельный Сар мертв? – вперил император в Иовия припухшие глазки.
– В этом нет никаких сомнений, божественный Гонорий, – склонился в поклоне префект. – По слухам, его убили богоуды. Прикажешь провести расследование?
– Мы обязаны найти убийцу, Иовий, – решительно взмахнул рукой император. – И покарать его здесь, в Медиолане.
– Я уже отправил в Арль магистра Литория, думаю, он справится с твоим поручением, божественный Гонорий.
– А как идут дела у комита агентов Туррибия? – задал наконец давно ожидаемый вопрос император.
– Свидетели найдены, они готовы дать показания в суде. Епископ Антонин в ужасе. Он даже не предполагал, что римские матроны могут так низко пасть.
– Их допрашивали?
– Комит Туррибий не рискнул этого сделать без твоего приказа.
– В виновности Плацидии у меня нет сомнений, – задумчиво проговорил император, – но суд над ней может бросить тень и на меня. Я подумаю, Иовий.
– Возможно, я огорчу тебя, божественный Гонорий, но по Медиолану распространился слух, что на тебя напустили порчу.
– Порчу? – аж подпрыгнул в кресле император. – Не может быть?
– Твое недомогание беспокоит всех, божественный Гонорий, а лекари лишь разводят руками. Ты до сих пор не сделал никаких распоряжений, и многие в империи считают твоим наследником маленького Валентиниана, сына Плацидии.
– Так я могу умереть?! – в ужасе воскликнул потрясенный император.
– Все мы смертны, – развел руками Иовий. – Но твоя жизнь, божественный Гонорий, дороже мне, чем моя собственная.
Гонорий засмеялся, но этот смех слишком уж напоминал кудахтанье столь любимых им птиц, и он его резко оборвал. Глаза императора зло уставились на Иовия:
– Суда не будет, префект, но она должна умереть. От рук разбойников или богоудов, мне все равно.
– Будет странно, если разбойники нападут только на одну усадьбу, – покачал головой Иовий.
– Так пусть разграбят десяток или сотню… Важно, чтобы никто не вышел из этой виллы живым. Ты меня понял, Иовий? Никто.
Иовий молча поклонился божественному Гонорию, рухнувшему в кресло.
– Лекаря мне, – прохрипел император. – И побыстрее.
Префект Иовий выполнил долг человеколюбия и удалился скорым шагом из покоев обессилевшего императора. Лекари утверждали, что Гонорий проживет еще несколько месяцев, но они могли и ошибиться в своих прогнозах. Император мог умереть в одночасье, похоронив тем самым честолюбивые мечты Иовия.
– Гонорий подписал эдикт? – спросил у префекта магистр двора Олимпий, с испугом поглядывая на закрытую дверь.
– А твои лекари не ошиблись?
– У Гонория водянка, Иовий, в этом уже нет никаких сомнений. Он не протянет долго. Какое счастье, что Сар уже убит!
Иовию ничего другого не оставалось, как молча кивнуть. Конечно, они с Саром были врагами, но вряд ли Иовий пошел бы на крайние меры в отношении даровитого полководца, если бы не обстоятельства. Смерть Гонория и торжество Плацидии означало не просто отставку префекта Италии, но, скорее всего, изгнание, а то и смерть. Дочь Феодосия Великого унаследовала характер отца, который, по слухам, не прощал своих врагов. Олимпия ждала бы еще менее завидная судьба. Плацидия не раз грозила отправить этого развратника на плаху. И наверняка сдержала бы слово, данное самой себе.
– Император приказал устранить Плацидию и ее детей, – понизил голос почти до шепота Иовий. – Но сделать это надо так, чтобы даже тень подозрения не пала ни на него, ни на нас.
– А как же процесс? – растерялся Олимпий. – Епископ Антоний собрал доказательства вины как Плацидии, так и Пульхерии.
– Если он обнародует эти доказательства с амвона, то обыватели не слишком будут скорбеть о смерти сестры императора, – усмехнулся префект. – Где Фавст?
– За городом, в моей усадьбе.