Бич Божий

Шведов Сергей Владимирович

– А какому богу кланяется Ругила? – спросил Бонифаций.

– Велесу, – ответил за Маркиана Аэций.

– Откуда ты знаешь? – удивился Бонифаций.

– Моя мать венедка, – пояснил Аэций. – Когда мне не было еще и пяти лет, она возила меня в Девин, где находится храм Лады, и я получил благословение богини.

– Так ты язычник, Аэций! – возмутился Бонифаций.

– Думай, что говоришь, – остерег спутника сын Сара. – Ладу почитают не только венеды, но и христиане, живущие на этих землях. Они считают ее Великой Матерью, породившей бога-творца.

– Но ведь это арианская ересь!

– А хоть бы и так, – пожал плечами Аэций. –

Я собственными ушами слышал от епископа Нестория, что Мать Христа – земное воплощение Великой Матери и что родила она не бога, а человека, который лишь после смерти был призван на небо. Между прочим, венеды, а вслед за ними и гунны тоже обожествляют своих вождей, называя их ярманами. То есть полубогами. Каган Ругила один из них. Советую тебе это учесть, высокородный Бонифаций, если ты хочешь вернуться живым из этой поездки.

Маркиан слушал Аэция с не меньшим интересом, чем Бонифаций, но, в отличие от комита, делать выводы не спешил. Похоже, чистота христианской веры не слишком волновала его, но не исключено, что он, как и многие близкие к франку Аспару люди, склонялся к арианству. Ариане были ближе и понятнее варварам, чем никеи, утверждавшие, что Христос родился не пророком, а Богом, и называвшие его Мать Богородицей. Аэций не случайно упомянул имя епископа Нестория, коего сторонники Аспара прочили в Константинопольские патриархи. Похоже, сын франка Бастого, занимавший одно из самых видных мест в свите Феодосия, рассчитывал с помощью Нестория склонить к принятию христианской веры вождей окружающих империю племен и тем ослабить влияние Ругилы и венедских жрецов. Если это так, то в уме Аспару точно не откажешь. Проповедники Нестория вполне способны увлечь за собой не только вождей, но и простолюдинов, остановив тем самым победную поступь ярманов, ратующих за глобальные перемены. Один из таких ярманов, князь Верен, уже нацелился было на Карфаген, но ему помешал отец Аэция, сиятельный Сар.

– Ты имеешь в виду Гусирекса? – спросил Маркиан.

– У вандалов всегда были скверные отношения с гуннами, но это вовсе не означает, что князь Верен не сумеет договориться если не с самим Ругилой, то хотя бы с одним из его наследников.

Послов божественного Валентиниана взяли под наблюдение сразу же, как только они пересекли Дунай. Две сотни степных коршунов кружили вокруг ромеев, но никаких враждебных действий не предпринимали. Маркиан попробовал установить с ними контакт, но успеха не добился.

– Оставь их в покое, – посоветовал секретарю Аэций. – Эти люди прикрывают границу, и не им решать нашу судьбу.

Гунны вступили с гостями в переговоры только на пятый день пути, когда ромеи добрались до небольшого, но хорошо укрепленного города. Город был венедский, как без труда определил Аэций, да и выехавший навстречу гостям человек говорил на языке именно этого племени.

– Княжич Родован, – назвал он себя и расплылся в широкой белозубой улыбке. – Каким ветром занесло вас, ромеи, на земли гепидов?

Родован был молод, светловолос и голубоглаз – типичный венед, кои в последнее время в немалом числе появлялись на землях империи. В седле рослого коня он сидел как влитой. Брони на нем не было, но у пояса висел прямой меч, мало чем отличавшийся от тех, которым пользовались ромеи. Наряд Родована состоял из штанов, заправленных в красные кожаные сапоги, и рубахи синего цвета. Кафтаном он пренебрег. Скорее всего из-за жары, но, возможно, счел гостей не теми важными птицами, которых следует встречать в парадном облачении.

– Мы послы императора Валентиниана, – назвал причину своего появления на чужих землях Аэций.

– Первый раз слышу о таком императоре, – нахмурился Родован.

– Речь идет о сыне императора Константина и Галлы Плацидии, – пояснил княжичу Аэций, не слишком надеясь, что тот его поймет. Однако о Константине Родован, видимо, слышал, а потому небрежно махнул рукой сопровождавшим его всадникам: – Это послы к кагану Ругиле, мы должны принять их с почестями.

Ромеев впустили в город, которым, судя по всему, управлял Родован. Во всяком случае, ни одно из более важных лиц в поле зрения послов так и не появилось. Княжич гепидов был настолько любезен, что пригласил гостей в свой терем, довольно обширный, но построенный не из камня, а из толстенных бревен. Из бревен было сложено и большинство других жилищ венедского города, хотя попадались и каменные постройки. Бонифация почему-то удивило, что у венедов есть бани. Конечно, не такие огромные, как в Риме и Константинополе, но все же достаточные, чтобы смыть с тела дорожную пыль.

– У кагана нет постоянной ставки, – пояснил гостям Родован, когда они чинно расселись за накрытым столом по его приглашению. – Он переезжает из города в город, а то и просто раскидывает шатер в чистом поле. Сказать вам, где он находится сейчас, я не могу, но обязательно направлю к нему гонца. Если он захочет вас видеть, то сообщит вам о своем желании.

– И когда это случится? – спросил нетерпеливый Бонифаций.

– Откуда же мне знать? – развел руками княжич. – Я не числюсь среди первых ближников Рутилы. Но, если вы не против, я могу свести вас с Аттилой, коего многие вожди прочат в наследники кагана.

– Сведи, – кивнул Аэций. – Любопытно взглянуть на человека, которого ждет великое будущее.

Ган Аттила появился в городе гепидов через три дня. Это был человек среднего роста, с черными прямыми волосами и неизменно прищуренными глазами. Первое, что бросилось в глаза Аэцию, это непропорционально широкие плечи гунна и длинные загребущие руки, достававшие едва ли не до колен. Красавцем комит этого тридцатилетнего человека не назвал бы, но от Аттилы исходило ощущение силы и уверенности в себе. Чувствовалось, что ган уже готов взвалить на себя бремя власти и выжидает только момента, когда можно будет выхватить из рук Ругилы каганскую булаву. Из трех ромеев, представленных ему, Аттила сразу же выделил Аэция и далее обращался только к нему, что страшно не понравилось Бонифацию, однако комит так и не решился выказать недовольство. Аттила отказался и от вина, и от медовой браги, которыми потчевал своих гостей Родован, но с охотой принял из рук жены княжича ковш с кисловатым напитком, который венеды называли квасом. Незаменимое средство от похмелья, как успели заметить ромеи.

– Твой дед Руфин был принят в круг русов Кия, твой отец Сар изменил готам и разбил аланов в далекой Каталонии, а что ты за птица, комит Аэций?

– Я римский патрикий и христианин.

– Христианину не пристала носить перстень богини Лады, – криво усмехнулся Аттила. – Или ты надел его, отправляясь к нам?

– Я надел этот перстень в восемнадцать лет, так же как и ты, ган, и с тех пор ни разу его не снимал.

– Это дает тебе право, Аэций, разговаривать на равных с ярманами и вождями и даже просить их о поддержке, но принимать решение будем мы.