Бич Божий
Шрифт:
– За такую сумму, дорогой патрикий, я могу спасти жизнь разве что твоей собаке, если ее обвинят в недозволенной охоте на чужих землях. Жизнь магистра двора божественных Гонория и Иоанна стоит по меньшей мере вчетверо дороже.
– Хорошо, – вздохнул Олимпий. – Я заплачу.
Увы, Евтапию не повезло и в этот раз. Олимпий был убит сразу же по выходе из его дворца стрелой, прилетевшей невесть откуда. Скорее всего, из далекого города Арля, где при сходных обстоятельствах был убит префект Сар. Но в этом случае следует признать, что человек, стрелявший из лука, обладает немалой силой и большими возможностями. Ярости евнуха не было предела. Речь шла уже не только о деньгах, а о способности магистра двора влиять на дела империи. До прибытия в Константинополь Галлы Плацидии никто не сомневался в могуществе магистра Евтапия, а ныне многие насмешливо улыбались ему вслед и пожимали плечами.
– Я буду молиться о сиятельном Олимпии, – печально вздохнула Пелагея, к которой евнух бросился за помощью. – Думаю, врата рая не закроются перед ним, несмотря на все его тяжкие прегрешения.
– Но я знаю имя убийцы! – вскричал Евтапий.
– Я тоже его знаю, – нахмурилась Пелагея. – Но не ты, не я никогда не произнесем его вслух.
Глава 7 Заговор Бонифация
Византийские легионы достигли Аквилеи в конце лета. Римская армия, возглавляемая сиятельным Иовием, насчитывала в своих рядах тридцать тысяч пехотинцев и десять тысяч клибонариев. Но ни сам Иовий, ни префект Галлии Литорий не питали иллюзий по части стойкости своих легионеров. Многие комиты и трибуны только ждали случая, чтобы переметнуться на сторону божественного Валентиниана. Пример потенциальным изменникам подал достойный представитель Сената Рутилий Намициан. Именно он первым бежал из римского лагеря, дабы засвидетельствовать свое почтение сиятельной Галле Плацидии. И, по слухам, был обласкан сестрой покойного Гонория. Его примеру тут же последовали многие военные и гражданские чины. Армия божественного Иоанна таяла буквально на глазах. Самозваный император, человек ничтожный, но далеко не глупый, тоже предпринял попытку скрыться от грядущего возмездия, однако был перехвачен клибонариями Литория и вновь водворен в свой роскошный шатер. Литорий считал, что провозглашение Иоанна императором – ошибка, чтобы не сказать глупость. Никто не поверил, что смазливый Иоанн – сын Гонория. И ни публичные заявления на этот счет самого Гонория, сделанные еще при жизни, ни завещание, подписанное императором накануне смерти, ничего не изменили в скептическом отношении как патрикиев, так и народа к ничтожному Иоанну.
– Либо мы атакуем немедленно, – сказал Литорий Иовию, – либо через день нам будет нечем атаковать.
Литорий был относительно молод, ему не исполнилось еще и сорока. Но звание патрикия и недюжинный ум помогли ему очень быстро выделиться среди чиновников Гонория. Впрочем, немалую роль в его продвижении наверх сыграл Иовий, доводившийся Литорию тестем. Префекту Галлии очень не хотелось выглядеть неблагодарным в глазах старого полководца, но положение было таково, что приходилось волей-неволей задумываться не только о будущем, но и о своей жизни. Литорию очень не хотелось разделить жалкую участь Олимпия, убитого стрелой в далеком Константинополе. Скорее всего, магистр двора был устранен по приказу Галлы Плацидии, но не исключено, что ему отомстил за смерть отца высокородный Аэций.
– Ты не будешь участвовать в сражении, Литорий, – спокойно сказал Иовий. – Гунны Аттилы сейчас находятся в двадцати милях от Аквилеи, ты поедешь к гану с пятью тысячами клибонариев и сдашься ему на приемлемых условиях.
– А если условия будут неприемлемыми? – криво усмехнулся Литорий.
– Пять тысяч хорошо обученных и снаряженных клибонариев на дороге не валяются. Аттиле очень скоро понадобятся преданные люди.
– Ты что же, предлагаешь мне поступить на службу к гунну? – возмутился Литорий.
– А что, у тебя есть выбор, префект? – рассердился Иовий. – Или ты думаешь заслужить прощение Галлы Плацидии и Аэция? Тебя убьют раньше, чем ты откроешь рот в свою защиту. Твою семью тоже не пощадят, а я должен позаботиться о судьбе дочери и внука Ореста. Именно для этого я бросаю в бессмысленную бойню римские легионы. Пока мы будем сдерживать византийцев, ты должен уйти. У тебя, Литорий, вся жизнь впереди. Плацидия не вечна. Рано или поздно империи понадобятся опытные полководцы. Ты будешь возвращен в Рим и обласкан. Не ты первый, не ты последний. А пока нужно выиграть время и переждать. Поезжай, Литорий, и да поможет тебе Бог.
Стремительная атака римских легионов, предпринятая на исходе дня, не застала врасплох опытного полководца Аспара. Византийские клибонарии мощным ударом с правого фланга смешали ряды пехотинцев Иовия, а византийские легионеры ударили противнику в лоб. К немалому удивлению магистра Аспара, опытный римский полководец, выигравший на своем веку немало сражений, в этот раз действовал на редкость опрометчиво. Иовий не позаботился даже о резерве, что позволило комиту Родоарию, сыну Аспара, зайти римлянам в тыл и окончательно похоронить их надежды не только на благополучный исход сражения, но и просто на спасение. Семь тысяч римских легионеров пали в этой битве от рук византийцев, среди них был и сам префект Иовий. Остальные во главе с императором Иоанном сдались. Аспар, наблюдавший за битвой с высокого холма, обернулся к шестилетнему императору, сидевшему на шее коня, управляемого Плацидией, и торжественно произнес:
– Поздравляю тебя с первой победой, божественный Валентиниан.
Жест, что и говорить, был уместным и благородным, и сиятельная Плацидия отозвалась на него обворожительной улыбкой. О любовной связи магистра Аспара с Галлой Плацидией в византийском лагере сплетничали все. Но осуждал императрицу только один человек – высокородный Бонифаций. Однако Бонифацию хватило ума не высказывать свое разочарование вслух.
Въезд шестилетнего императора в Аквилею, услужливо распахнувшую перед византийцами ворота, был обставлен с пышностью необыкновенной. Городские обыватели, успевшие, к слову, присягнуть Иоанну, лезли из кожи, чтобы понравиться не столько даже Валентиниану, уснувшему во время торжественной встречи, сколько его матушке. Галла Плацидия отблагодарила горожан за встречу грандиозным представлением на арене местного цирка. Всем желающим был явлен несчастный Иоанн, коего еще недавно называли божественным. Его вывезли на арену верхом на осле. После чего здесь же, на глазах притихших зрителей, подвергли сначала бичеванию, а потом мучительной казни через отсечение конечностей и головы. Кроме императора-самозванца в этот день было казнено еще не менее сотни человек, которых сочли его преданными сторонниками. Ган Аттила, опоздавший к битве, но поспевший к празднествам в честь ее благополучного окончания, бросил вскользь насупленному Аэцию:
– Не знаю, умеет ли эта женщина властвовать, но карать она умеет, спору нет.
Причем сказано это было громко и по-латыни, которой ган, как выяснилось, неплохо владел.
– А кто та девочка, рядом с Валентинианом? – спросил Аттила, с интересом разглядывая божественное семейство.
– Это Гонория, дочь сиятельной Плацидии, – ответил Аэций.
– Прелестное дитя, – усмехнулся любезный ган.
Все ждали, что Аттила все-таки потребует плату за услугу, оказанную божественному Валентиниану. Однако ган о ней даже не заикнулся. Зато во всеуслышанье заявил, что каган Ругила берет под свое покровительство Валентиниана и сделает все от него зависящее, чтобы ни один волос не упал с его головы. Это заявление могущественного гунна пришлось как нельзя кстати. Валентиниана признали не только италийские города, но и все без исключения провинции империи. И даже когда гунны Аттилы вернулись в Панонию, никому из дуксов и ректоров даже в голову не пришло оспаривать власть Рима. Впрочем, у Галлы Плацидии под рукой остался магистр Аспар, готовый в любую минуту призвать к порядку смутьяна. Среди римских патрикиев не нашлось ни одного человека, осмелившегося открыто бросить вызов всесильному временщику. Исключением были разве что Аэций, немедленно отправленный префектом в Галлию, да Бонифаций, имевший неосторожность вступить с сиятельным Аспаром в спор. Впрочем, многие люди из окружения Плацидии полагали, что дело тут не в строптивости молодых комитов, а в их близости к телу вдовой императрицы. Аспар оказался человеком то ли ревнивым, то ли благочестивым, но, так или иначе, он не стал терпеть соперников у ложа своей любовницы. Обиженный Бонифаций метнулся к Плацидии, но встретил прямо-таки ледяной прием.
– Императрица нуждается в Аспаре, – укорила нетерпеливого комита Пульхерия. – За спиной магистра византийские легионы, и пока они находятся в Италии, императрица вынуждена считаться с ним.
– Выходит, сиятельная Плацидия стала пленницей этого варвара?! – возмутился прозорливый Бонифаций.
– Можно сказать и так, – согласилась с комитом Пульхерия.
– Я его убью, – мрачно изрек Бонифаций.
Пульхерия пристально посмотрела на комита и в сомнении покачала головой:
– Ты собираешься оспаривать у магистра женщину или власть?
Бонифаций, несмотря на свою относительную молодость и легкомысленный вид, был очень честолюбивым человеком. Пульхерии, хорошо изучившей комита, не составило труда найти слабину в характере Бонифация и использовать ее в своих интересах. Впрочем, не только в своих. И в Константинополе, и в Медиолане она не теряла связи с Гусирексом и была хорошо осведомлена о его планах. Африка не слишком волновала римлянку Пульхерию, и она искренне полагала, что появление в далеких провинциях сильного человека не только не ослабит империю, но, скорее, поможет ей пережить нелегкие времена. К тому же от нее не ускользнуло недовольство Плацидии всевластием византийцев. Пока императрица молчала, но Пульхерия нисколько не сомневалась, что дочь Феодосия Великого еще скажет свое веское слово. И произойдет это гораздо раньше, чем многие думают. Но пока что Галле Плацидии не на кого опереться в борьбе за реальную власть. И Аэций, и Бонифаций слишком молоды и неопытны, чтобы оспаривать первенство у мудрого Аспара.