Бич Божий
Шрифт:
— Где ж ей быть? Здесь, конечно.
— Я хочу взглянуть на племянника и племянницу.
— Спят они уже.
— Ничего, разбудете.
Появилась Ирпа: рыхлая, с двумя подбородками. За руку Забаву вела, а другой сжимала кулёк с Морозкой. Заспанная девочка выглядела обиженно, тёрла кулачком правый глаз.
Поздоровались несколько натянуто.
— Раздобрела ты, мать, — оценил муж её сестры. — А моя Ненагляда стройная. Можа, потому как сама не кормит. Наняли кормилицу. — Вовк отпил из кубка. — Где Путятку-то прячешь? У себя в одрине?
— Ишь, чего пожелал
— Цыц, кикимора болотная. Станешь рассуждать — выпорю прилюдно. И тебя, и твоих ублюдков. У племянницы вот выведаю тайну. Ну, скажи, Забавушка, где твой тятенька?
Страшный рёв пошатнул дворец. Девочка орала так отчаянно, что закладывало уши.
— Хватит! Уведи! — отмахнулся Вовк. — Не добьёшься толку ни от кого...
А Путята действительно был во дворце. Днём, во время битвы, он упал с коня и лежал без сознания несколько часов. Но его подобрали добрые горожане и снесли к Валую. Вскоре воевода Олега очнулся и хотел уйти, так как боялся навлечь беду на жену, тестя и детей. Говорил: «Выберусь из Овруча и подамся в Новгород, от Свенельда подале». И как раз в это время заявился Блуд. Уходить пришлось через крыши — благо вечерело, и подручные Вовка пили мёд, сидя на сенях.
...А спустя несколько часов в гриднице княжьего дворца Ярополк и Свенельд праздновали победу. Здесь же находились Тучко и Варяжко, многие дружинники и хмельной Вовк, притащившийся от Валуя. Стол ломился от яств, пенилось вино, и сходились кубки под цветистые слова величален-здравиц.
— Княже, — говорил Клерконич, — я отвоевал для тебя Древлянскую землю. И надеюсь, что ты будешь более мудр, чем покойный Святослав: возвратишь нашему семейству законную вотчину. Мне Искоростень был дарован Игорем, дедом твоим великим. В память о нём прояви щедрость и великодушие!
— Прояви! Прояви! — закричали дружинники.
— Хорошо, так тому и быть, — согласился князь. — Пусть отныне древляне снова станут вашими. Но ведь ты, Свенельд, собираешься на север, воевать Новый город и Старую Ладогу. Кто же сядет в Овруче? Внук твой, Тучко?
— Нет, без внука мне в походе не обойтись... Если ты не против, я хотел бы сделать посадником Варяжку с моей внучкой, Бессоной.
Все взглянули на Павла. Тот сидел зардевшийся, радостно потупясь. Сыну константинопольского варяга Иоанна было в ту пору девятнадцать лет. Щёки темнели от не жёстких ещё волос. Вьющиеся тёмные кудри доходили до плеч. Что-то детское ещё сохранялось в его облике.
Тучко похлопал его по плечу:
— Поздравляю, друже. Мы не зря старались, чтоб сестрица вышла за тебя! — и захохотал. Внук Свенельда, на год старше Павла, выглядел серьёзно: шрам на левой брови (результат одной из многочисленных драк), тонкие губы и злые белёсые глаза с чёрной гочечкой-зрачком, как у волка, — характерный признак всех мужчин Клерконичей.
— Да, — забормотал пьяный Блуд, — я зато женился на древлянской свинье... Никакие должности мне уже не
И дружинники засмеялись.
— Не грусти, черниговец! — приободрил его Свенельд. — Если разобьём Владимира и Добрыню, сделаю посадником в Новгороде Тучку, а тебя при нём — тысяцким!
— У-у! — восторженно зашумели гриди.
— Благодарствую, благодарствую, — приподнялся Вовк и склонил к столу забинтованную голову. — Это то, что надо... Раб ваш навеки, дорогой наш Свенельд свет Клерконич!..
— Поступай, как считаешь нужным, — обратился к варягу Ярополк. — Хочешь воевать Псков и Новгород — что ж, воюй себе на здоровье. Об одном прошу: младшего брата не губи. Тятя его любил... Пусть уедут с Добрыней на все четыре стороны.
— Чтоб однажды оба навалились на Киев? — усмехнулся отец покойного Люта. — Коли ты не помнишь Добрыню по младости лет, я его изучил достаточно: вместе сражались на Балканах. Спит и видит отомстить за древлянского князя Мала. Ненавидит нас — как Клерконичей, так и Рюриковичей — в равной мере. И Владимир для него — только ширма, облачение планов мести в право законного наследства... Княже, только смерть. Лишь убитые Добрыня и Владимир не опасны для нас. Говорю при всех. И бороться буду с ними до последней капли крови!
—Ах, Свенельде, Свенельде, — поморщился Ярополк. — Я твоими руками стану дважды братоубийцей!
— Что поделаешь! — улыбнулся тот. — Просто не повезло тебе с братьями!
...Речи в гриднице были слышны Немчину: в потолке оказались щели, и до причты, что сидел с Милонегом на чердаке, долетал каждый громкий звук. Милонег постанывай в темноте. Но кровотечение вроде стихло: бывший помощник Жеривола проверял повязку, говорил магические слова, и пятно на боку у Саввы больше не увеличивалось.
Неожиданно Немчин различил шаги: кто-то поднимался по ступенькам лестницы на чердак.
— Чтоб тебя язвило! — прошептал напуганный причта. — Вот нелёгкая кого-то несёт. Мы погибли... — Он достал из-за голенища нож и застыл в напряжении, изготовившись поразить противника.
Скрипнула последняя половица, крышка люка, ведшего на чердак, начала приподниматься, и в проёме показалась голова мужчины. Он сопел и старался действовать неслышно; это обстоятельство удивило друга Милонега: если бы нагрянули гриди князя, заподозрив неладное, то не стали бы слишком церемониться. Странно, очень странно... Между тем мужчина вылез целиком и с предосторожностью опустил за собой крышку. Облегчённо передохнул.
— М-м... — отчётливо застонал Савва в забытьи.
Незнакомец вздрогнул и попятился в темноту. Беспокойно спросил вполголоса:
— Кто здесь?
У Немчина вырвалось:
— Сам-то кто?
— Не твоя печаль.
Голос показался причте знакомым.
— Ты, Путяте?
— Ну.
— Разрази меня гром! Я — Немчин, а со мной Милонег — раненый, без чувств.
— Чур меня, чур! — произнёс воевода. — В трепет меня вогнали, лешие!..
Он приблизился, поглядел на Савву: