Билби
Шрифт:
— Проку от тебя ни на грош, — продолжал он, — ей-ей, ни на грош… — Он опять вспомнил про нанесенный ему ущерб. — Я б тебя самого заставил латать, как пить дать, заставил, да ты ведь всего меня исколешь своей проклятой иголкой… Здесь на час шитья, это точно… А может, и поболе… Да ведь, хошь не хошь, шей… Других-то штанов у меня нет… Ну, я ж те покажу, пащенок, по гроб запомнишь.
— Не стану я воровать у нее шоколад, — сказал юный Билби, — с голоду помру, а не стану.
— Чего? — спросил Уильям.
— Воровать! — прокричал Билби.
— Я те поворую, по гроб запомнишь! — пригрозил Уильям. — Ишь выдумал, штаны рвать. Но-о! П-шла, старая! Чего уши развесила. П-шла, тебе говорят!
Своих пассажирок спорщики встретили благодаря чистой случайности, — кочевницы ждали их на песчаном выгоне, где густо рос красный вереск, а по краям стояли пихты и ели. Дамы были здесь давно и, по всему судя, уже начали волноваться. Мальчик обрадовался, увидев их. Он очень гордился собой: ведь он победил Уильяма и отстоял шоколад. Он решил отличиться в приготовлении обеда. Для дневного привала они выбрали прелестный зеленый островок — лоскут изумрудного дерна в пламени вереска, обреченный покинуть эти места, о чем свидетельствовали прямоугольник голой земли и куча скатанного дерна. Куча дерна и холмик, поросший вереском и ежевикой, сулили защиту от ветра; в ста ярдах от подножия холма был родничок, а неподалеку от него — искусственный водоем. Полянка эта лежала ярдах в пятидесяти от шоссе, и к ней вела колея, проложенная тележкой, возившей дерн. А в вышине ослепительно голубело небо и, словно корабли под белыми парусами, плыли громадные, озаренные солнцем облака, — английское летнее небо с полотен Констебла. Белую лошадь стреножили и пустили пастись среди вереска, а Уильяма отправили в соседний трактирчик за провиантом.
— Уильям, — позвала его миссис Баулс, когда он отошел на несколько шагов, а затем конфиденциально прокричала ему на ухо: — Штаны почини!
— А?!. — спросил Уильям.
— Штаны, говорю, почини.
— Это все он! — злобно буркнул Уильям и, прикрыв Дыру рукой, ушел.
Никто не смотрел ему вслед. Уильям скоро почти скрылся из глаз, а кочевницы с суровой решимостью принялись готовить обед.
Миссис Баулс занялась походной плитой, но плохо ее установила, и та потом опрокинулась.
— Уильям вечно обижается, — говорила она между делом. — Порой мне это надоедает… У тебя что, была с ним стычка?
— Да так, пустяки, мисс… — скромно отвечал Билби.
Билби мастерски разжег огонь, и хотя он разбил тарелку, когда подогревал ее, зато оказался отличным поваром. Он дважды обжег пальцы, но был даже этому рад; он с врожденным тактом съел свою порцию за фургоном и перемыл всю посуду, как наставлял его мистер Мергелсон. Миссис Баулс научила его чистить ножи и вилки, втыкая их в землю. Его немножко удивило, что дамы зажгли сигареты и закурили. Они сидели неподалеку и говорили о непонятном. Что-то ужасно умное. Затем ему пришлось сходить к роднику за водой и вскипятить чайник для раннего чаепития. Мадлен вытащила изящно переплетенную книжечку и принялась читать, а ее подруги объявили, что им необходимо полюбоваться видом с соседнего холма. Они достали свои альпенштоки, с которыми так удобно ходить по горам — в Англии таких не увидишь, — и горели желанием отправиться в путь.
— Вы идите, — сказала им Мадлен, — а мы с Диком останемся и приготовим чай. Я сегодня уже нагулялась.
И вот Билби, счастливый до умопомрачения, впервые увидел изнутри этот замечательный фургон: посудную полку, печку, складные столы и стулья и все остальное, — а потом до тех пор лелеял чайник на походной плите, пока тот не запел; красавица полулежала рядом на ковре.
— Дик, — сказала она.
Он и забыл, что он Дик.
— Дик!
Он вздрогнул: ведь Дик — это он.
— Да, мисс.
Он выпрямился — в руке у него было несколько веточек — и поглядел на нее.
— Ну, Дик!.. — повторила она.
Билби смотрел на нее с обожанием. Он продолжал молчать, и вдруг она улыбнулась ему просто и естественно.
— Кем ты думаешь быть, когда вырастешь. Дик?
— Не знаю, мисс. Я еще не решил.
— Ну, а кем бы тебе хотелось?
— Кем-нибудь, кто ездит по свету. И все видит.
— Например, солдатом?
— Или матросом, мисс.
— Матросы видят одно море.
— Все равно, я больше хочу быть матросом, чем простым солдатом, мисс.
— А офицером?
— Еще бы, мисс… только…
— Один из моих лучших друзей — офицер, — сказала она, право же, немного некстати.
— Офицером-то хорошо бы, мисс, — отозвался Билби, — да ведь трудно.
— Теперь офицеры должны быть очень храбрыми и дельными, — продолжала она.
— Я знаю, мисс, — скромно ответил Билби.
Тут ему пришлось ненадолго заняться огнем…
Красавица облокотилась на другую руку.
— Ну, а кем ты скорее всего станешь, Дик? — спросила она.
Он не знал.
— Твой отчим, он кто?
Билби взглянул на нее и ответил не сразу:
— Да не сказать, чтоб важная персона.
— А кто он все-таки?
Билби совсем не хотелось признаваться, что его отчим — садовник.
— Письмоводитель у адвоката.
— В этой-то деревеньке?!
— Он каждое лето живет здесь, мисс, ему врачи велели, — объявил Билби. — Здоровье у него очень шаткое, мисс…
Он по-хозяйски подложил в огонь несколько веточек.
— А кем был твой родной отец. Дик?
Вопрос этот отомкнул дверцу в тайник его фантазии. У всех сирот есть такие мечты. Билби они посещали так часто и были до того яркими, что почти обрели достоверность. Он немного покраснел и ответил без запинки:
— Его называли Малтраверс.
— Это что, его имя?
— Точно не знаю, мисс. От меня всегда что-то скрывали. Матушка часто говаривала: «Арти, — говорила она, — ты потом кое-что узнаешь, важное для себя. Про отца. Сейчас мы бедствуем и кое-как перебиваемся, и все же… Но потерпи, будет время, ты узнаешь всю правду — кто гм такой». Вот что она мне говорила, мисс.
— И она умерла, так ничего и не открыв тебе?
Билби успел забыть, что еще утром отправил свою мать на тот свет.
— Да, мисс, — сказал он.
Мадлен улыбнулась ему, и что-то в ее улыбке заставило его густо покраснеть. На минуту он даже решил, что она угадала правду. Она и впрямь все поняла, и ее забавляло, что этот мальчуган строит воздушные замки, как и она строила когда-то, да порой и теперь. Она испытывала к нему самую нежную симпатию, симпатию одного фантазера к другому. Но следующий вопрос она задала так простодушно, что рассеяла все сомнения мальчика, хотя он по-прежнему был красный, как рак.
— А может, ты все-таки о чем-нибудь догадываешься, Дик? Подозреваешь, кто ты на самом деле?