Билет на погост
Шрифт:
— А ты в самом деле выгладишь просто замечательно. Тебе говорили об этом?
— Как и ты.
— Господи, сколько же мы с тобой не виделись? По-моему, прошло года три, не меньше; а по-настоящему мы не встречались с тех пор, как ты ушел из полиции, а с этого времени прошло лет десять, не меньше.
— Да, что-то вроде этого.
— А ты почти не изменился.
— Да, даже не облысел. Но если присмотреться, можно найти немало седин.
— У меня тоже есть седые волосы, и они сразу бросаются в глаза. Хотя в остальном я действительно не
— Ты совершенно не изменилась, — сказал я.
— Приходится следить за фигурой, да и кожа сохранилась неплохо. Однако я даже и не подозревала, что это будет отнимать так много усилий. В спортзале я бываю три раза в неделю по утрам, иногда — четыре. Кроме того, приходится быть разборчивой в еде. И в выпивке.
— Ну, пьяницей ты никогда не была.
— Нет, но легкие вина я поглощала целыми галлонами. Вина и диетическую кока-колу. Теперь я полностью отказалась от них — только фруктовые соки или простая вода. Одна чашка кофе в день, с утра. А эта — уступка чрезвычайным обстоятельствам.
— Может, ты расскажешь мне о них?
— Как раз к этому я и веду. Мне нужно немного успокоиться. Ну так вот, чем еще я занимаюсь? Очень много гуляю. Слежу за тем, что ем. Ты знаешь, уже три года, как я стала вегетарианкой.
— Когда-то ты обожала бифштексы.
— Да. Я была уверена, что еда без мяса — не еда.
— А что ты тогда любила заказывать в «Брассери»?
— Рубцы по-каннски.
— Точно. Я даже думать не могу о подобном блюде без содрогания, хотя готов допустить, что это очень вкусно.
— Не знаю, когда пробовала его в последний раз. Уже три года у меня во рту не было ни кусочка мяса. Первый год я еще ела рыбу, но затем отказалась и от нее.
— "Мадам Природа", да?
— Да, вот такой я теперь стала.
— Это на тебя похоже.
— А бросить пить — похоже на тебя. Это как раз то, что нам обоим нужно, — узнать друг от друга о том, как мы здорово сохранились. Как же еще узнать, на сколько ты реально выглядишь? Когда мы в последний раз отметали мой день рождения, мне было тридцать восемь.
— Не так-то плохо.
— Это ты так думаешь. Но это было три года назад, и теперь мне сорок один.
— И это тоже неплохо. На вид ты гораздо моложе.
— Ну да. А может, и нет. Кто-то сказал Глории Штайнем, когда той исполнилось сорок, что она на столько не выглядит. Глория ответила: «Знаю. Я действительно на столько не выгляжу. На столько выглядят мои сорок лет».
— Прекрасный ответ!
— Вот и я так думаю. — Элейн помолчала. — Знаешь, милый, чем я сейчас занимаюсь? Я прячусь.
— Вижу.
— Это кажется каким-то чудовищным кошмаром, но тем не менее это так. Смотри, что я получила с сегодняшней почтой.
Она протянула мне газетную вырезку, и я осторожно развернул ее. Там была фотография — лицо мужчины средних лет. В очках, волосы тщательно причесаны; он выглядел исполненным уверенности и оптимизма, и это явно было его обычное выражение лица. Сопровождала фотографию статья в три колонки. Ее заголовок гласил: «Местный бизнесмен убил жену, детей и покончил с собой». В статье сообщалось, что Филипп Стэдвант, владелец компании «Мебель Стэдванта» с четырьмя дочерними отделениями в Кантоне и Массилоне, внезапно устроил погром в своем доме в предместье Валнут-Хиллз. Зарезав кухонным ножом свою жену и троих маленьких детей, он позвонил в полицию и сообщил о совершенном преступлении. Когда полицейский наряд прибыл на место преступления, Стэдвант был уже мертв — он покончил с собой выстрелом в голову.
Я оторвал глаза от вырезки.
— Какой ужас!.. — только и смог я выговорить.
— Да.
— Ты знала его?
— Нет.
— Но...
— Но зато я знала ее.
— Жену?
— Ты тоже был знаком с ней.
Я вновь внимательно посмотрел на вырезку. Жену звали Корнелия; судя по статье, ей было тридцать семь лет. Троим детям — Эндрю, Кевину и Дельси — было соответственно шесть, четыре и два. Корнелия Стэдвант, еще раз повторил я про себя незнакомое имя. Озадаченный, я посмотрел на Элейн.
— Конни, — напомнила она.
— Конни?
— Конни Куперман. Ты должен помнить ее.
— Конни Куперман, — в раздумье повторил я. Через несколько мгновений я отчетливо вспомнил цветущую блондинку — вечно веселую подружку Элейн. — О, Господи!.. Как же ее занесло туда — где это, кстати? Кантон, Массилон, Валнут-Хиллз... Где это?
— Огайо. Северное Огайо, недалеко от Акрона.
— И как она там очутилась?
— После того, как вышла замуж за Филиппа Стэдванта. Познакомились они где-то семь или восемь лет назад, не помню точно.
— Как? Он что, был ее клиентом?
— Нет, ничего такого. Как-то зимой она отправилась на Стов — покататься на лыжах. Филипп тоже был там; он оказался разведенным, свободным и сразу обратил на нее внимание. Не знаю, был ли он богат, но по крайней мере вполне обеспечен, имел собственный мебельный магазин и ни в чем не нуждался. Он буквально с ума сходил по Конни, хотел жениться на ней и завести кучу детей.
— И так и сделал.
— Да, так и сделал. Конни считала его просто восхитительным и без раздумий решила порвать со своей прошлой жизнью и покинуть Нью-Йорк. Она была славной и милой, мужикам очень нравилась, но вряд ли ее можно было назвать прирожденной проституткой.
— Как ты?
— Нет, я тоже не такая. На самом деле я гораздо больше похожа на Конни. Мы с ней обе были, что называется, Н.Е. Нас жизнь заставила в конце концов заняться проституцией. Постепенно я вошла во вкус; вот и все.
— Что это такое — Н.Е.
— Невротичная еврейка. Не то чтобы со временем я полюбила такую жизнь, — просто научилась не сгорать со стыда каждую минуту. Наша профессия перемолола множество девушек, полностью истребив даже те жалкие остатки самоуважения, которые еще оставались у некоторых. Но я сумела сохранить собственное достоинство.