Билет в ад
Шрифт:
И вот теперь, тридцать лет спустя, Клео ди Паскуале сидела в мягком кожаном кресле своего «мерседеса», охваченная смешанным чувством гнева и ностальгии — в последнее время такое состояние возникало довольно часто и внезапно: очевидно, давал о себе знать сорокалетний рубеж. Автомобиль быстро и бесшумно проносился по улицам унылых предместий, наводивших на мысли о погребенных заживо домохозяйках.
Все это из-за Тевеннена. Из-за того, что он обошелся с ней столь непочтительно. Она решила не медлить с ответным ударом и назначила ему встречу у него дома, в присутствии его жены и сына, — чтобы он как следует уяснил, что этот разговор
— Далеко еще? — негромко спросила она.
— Минут двадцать, мадам, — откликнулся с переднего сиденья Жамель.
Она машинально кивнула и снова повернулась к стеклу, пытаясь отвлечься от своих мыслей и от мировых новостей, которые только что начали передавать по радио. Это ее не касалось — по сути, она никогда не жила в этом мире.
— …а также напоминаем вам, что в этот вечер будет объявлен победитель лотереи «Евромиллион» — он получит кругленькую сумму в тридцать четыре миллиона евро!..
Тридцать четыре миллиона, подумала Клео. Этого хватит, чтобы наконец отойти от дел — такая мысль в последнее время все чаще приходила ей в голову, потому что она устала от… всего этого. Взбираться наверх — это ежедневное, ежеминутное испытание; но удерживаться наверху — труднее всего, потому что все кругом только и ждут твоего падения: полицейские, конкуренты и даже собственные подчиненные… Скоро ей должно было исполниться сорок два, ее тело начинало понемногу дряхлеть и в любой момент могло снова, как в отрочестве, перестать ей подчиняться, лишив ее поддержки покровителей, которой она некогда с таким трудом добилась, неутомимо работая чреслами, и благодаря которой смогла подняться к вершинам власти, обходя все ловушки, расставленные на ее пути.
Тридцать четыре миллиона. Этого хватит на операцию, которая наконец внесет полную ясность в ее самоощущение: теперь ей больше не понадобится этот отвратительный отросток, сделавший из нее могущественное существо, одно из тех, кто тайно правит Парижем… Да, хватит и на операцию, и на то, чтобы провести остаток своих дней в совершенно другом, светлом мире, в другой жизни — прекрасной и настоящей, в другом теле — нежном золотисто-шелковом убежище… Может быть, она даже встретит мужчину, который будет обнимать ее, шепча ей на ухо нежные слова, и никогда ничего не узнает о ее прошлом, о ее истории, о ее истинной натуре… Эта мечта становилась все ближе, хотя по-прежнему оставалась недосягаемой. Необходимо было еще несколько миллионов, чтобы довершить тот золотой запас, который она полагала необходимым для достойного существования в старости.
Да… тридцать четыре миллиона… новая жизнь, новая личность, новые возможности…
Можно позволить себе немного помечтать…
11
Давид сидел у себя в комнате на кровати. Полностью одетый. Готовый к отъезду. У его ног стояла небольшая спортивная сумка. Четверть часа назад он наспех затолкал туда джинсы, кроссовки, толстый свитер, пару футболок, а также PSP два диска с фильмами и один — с видеоигрой (их принес ему Тео Богран как раз сегодня утром, и теперь Давид испытывал слабые угрызения совести, поскольку не знал, когда сможет их вернуть своему единственному школьному приятелю; заодно он с сожалением думал о том, что теперь отметки Тео
Он забыл положить в сумку носки и зубную щетку, а может быть, и еще что-то, но сейчас он не мог думать связно. Наоборот, он нарочно старался отвлечься на всякие незначительные мысли, потому что это помогало ему сохранять самообладание — например, он думал о грядущем падении успеваемости Тео Бограна или о том, брать или не брать с собой игрушечного Джи Ай Джо.
Он не знал, что недавно произошло внизу. И у него не было никакого — ни малейшего! — желания об этом узнать. Может быть, если бы он сосредоточился, «воспоминание» об этом пришло бы к нему. Но Давид отказался от такой возможности. Повседневная жизнь в доме Сержа была ужасна, но внезапный переход к чему-то неизвестному страшил его еще сильнее.
Было уже не слышно телевизора — кто-то его выключил или убавил звук. Стояла абсолютная тишина. Даже с улицы не доносилось ни малейшего шума. Весь квартал как будто вымер. Давид терпеливо ждал, когда распахнется дверь и мама скажет: Давид… нам нужно…
— …скорее уезжать! Быстрее, дорогой, собери свои вещи, и…
Он повернул голову к матери, которая только что распахнула дверь и торопливо вошла в комнату.
На несколько секунд она замерла, изумленно глядя на сумку, стоявшую у ног сына, как будто не до конца понимая, что это означает. Потом бросилась к нему и судорожно стиснула в объятиях, с трудом произнося сквозь рыдания:
— О!.. Господи боже мой, Давид, Давид… Мне так жаль… так жаль, радость моя… мне правда жаль, что так случилось… это я виновата… это я во всем виновата!..
И тут он понял: тело, которое он мельком видел в «воспоминании», укрытое пропитанной кровью простыней, — это тело… это труп…
Страх, который до этого момента тлел в его душе, вдруг разом взорвался, охватив все его существо.
Давид почувствовал, как из его горла вырываются неудержимые рыдания, вызванные ужасом от того, что мама в таком состоянии, и одновременно от того, что недавно произошло… Никогда раньше, даже в худшие моменты жизни с Сержем, он не видел на ее лице такого отчаяния.
— Это я виновата!.. — повторяла она, и Давид не знал, что ей ответить. Уж если кто в этом доме был виноват меньше всех, так это она, думал он, но не мог произнести ни слова — даже те немногие слова, что приходили ему в голову, намертво застревали в горле. Он понимал только одно: мама в таком состоянии не может ничего сделать, и ему нужно взять ситуацию в свои руки.
К тому же надо было спешить. Он не знал почему, знал только, что они должны уехать отсюда как можно скорее. Так он это видел.
Давид с трудом подавил рыдания и произнес:
— Надо ехать, мам.
Шарли еще сильнее стиснула его в объятиях, словно отпустить сына означало немедленно погибнуть.
— Не плачь… — пробормотал он. — Надо уезжать, правда.
Шарли в последний раз всхлипнула и провела по его волосам дрожащей рукой.
— Да, радость моя, ты прав… — с трудом произнесла она. — Я… я уже приготовила вещи, и…
Она поднялась и взяла сына за руку, но почти сразу же отпустила. Ее движения выглядели неуверенными и плохо скоординированными.