Билет в одну сторону
Шрифт:
– Тпру-у-у, – она резко натянула вожжи, чуть не наехав на замешкавшегося, глазевшего на нее мужика. – Сто-о-й!
Кобыла послушно встала. «Анна» сильно качнулась к передку. Удобная подставка для ног служила еще для упора и не позволила ей вылететь под задние копыта Семерочки.
– У, раззява, – подбегая, закричал Павел и замахнулся плетью на нерасторопного мужика. – Пошел вон!
– Павел, успокойся, – прикрикнула на брата «Анна». – Ничего не случилось. Я сама виновата.
Павел подошел, подал ей руку, помогая сойти на
– Архип, – оглянулась барышня, – твоя коляска заслуживает хорошего вознаграждения.
– Рады послужить вам, барышня, – поклонился мастер.
– Павел, спасибо тебе за все.
Брат смотрел на нее во все глаза. Раньше он не замечал, как она красива. И впрямь похожа на прабабку-испанку с портрета: такие же глаза, так же гордо поднята голова и волосы…
Почему он до сего момента не видел этих блестящих, как атлас волос? Для него она всегда была ребенком. Когда же она успела повзрослеть? Откуда в ней эта уверенность знающей себе цену женщины? Еще совсем недавно его сестра тушевалась от всякого брошенного на нее взгляда, а сейчас сама так глянет, что готов вытянуться, как перед полковником. А сколько женственности, сколько обаяния! Где были его глаза?
Павел удивленно слышал тяжелый стук собственного сердца, словно не сестра была перед ним, а красавица незнакомка. Когда она взяла его под руку и тесно прижалась к его плечу, горячая волна окатила его. Во рту пересохло, и он даже не сразу расслышал, о чем она его спросила.
– Что, Анечка?
– Скажи, где деньги, которые мне выдают ежемесячно?
Павел замялся:
– Спроси у отца.
– Спрошу. Только интересно получается: я богатая наследница, а денег на расходы не имею.
– Голубушка моя, да зачем тебе деньги. Если есть в чем нужда, ты только скажи. Завтра же в город пошлю, и тебе привезут все, что нужно.
– Я хотела отблагодарить Архипа за чудную коляску, но, кроме спасибо, у меня ничего нет.
– Да он и так много доволен, – яркие губы под пышными усами недовольно скривились. – Служить господам – главная обязанность крепостных. Деньги лишь разбалуют таких, как он.
«Анна» поняла, что задела больную для каждого помещика тему. Классовый вопрос, как ей говорили в институте, встал перед нею во всей своей неприкрытости.
Ты еще ему о равенстве и братстве расскажи, об отмене крепостного права, вот обалдеет!
– Павел, – приостановилась «Анна», – который сейчас год?
Павел захохотал, но, увидев, как серьезна сестра, подавил приступ смеха:
– Одна тысяча восемьсот третий от рождества Христова.
Он глянул на девушку и в который раз поразился нездешнему выражению ее глаз. Смотрит будто в пропасть или в неведомое.
Павел наклонился к ней.
– О чем ты задумалась?
– О будущем думаю, о том, что ожидает меня через год, пять лет, десять.
– А я так далеко не заглядываю, – беспечно ответил ей Павел и хлестнул по высокому голенищу сапога плеткой. – Мне бы в ближайшее будущее заглянуть, будет мне повышение или опять обойдут более ловкие.
– А ты, значит, не такой ловкий? – лукаво спросила «Анна».
– Я в бою да на плацу ловок, а в приемных на меня столбняк нападает.
– Никогда не поверю, – засмеялась «Анна». – Ты да чтобы столбом стоял.
– Эх, Анечка, знала бы…
– А ты расскажи.
Павел внимательно посмотрел на нее, раздумывая о чем-то своем.
– Когда-нибудь я тебе обязательно расскажу. Да, я совсем забыл, Щуровы записку прислали, о твоем здоровье справлялись.
«Анна» приподняла бровь. Не заметив ее немого вопроса, Павел продолжил:
– Шлют тебе приветы и пожелания быстрейшего выздоровления. А Владимир приписку сделал, что ждет тебя в воскресенье на именины Ирины Григорьевны.
Вот сволочь, вначале предал, а теперь, значит, в гости приглашает, словно ничего не случилось. Сволочь или кретин. Надо будет с этим Владимиром как-нибудь посчитаться, чтобы впредь неповадно было пользоваться доверием невинных девушек, а при случае сдавать их.
– Я не помню Ирины Григорьевны.
– Ирина Григорьевна твоя задушевная подруга. Вы подружились, когда ты переехала из Щелокова. Девица, я тебе скажу, отменная: веселая, задорная, язычок как бритва. Жаль, что приданого за ней, как и за другими сестрами, никакого, а то бы я женился хоть сегодня.
Павел расхохотался, и «Анна» догадалась, что все это он в шутку говорил. Но заметила она также мелькнувшую в глазах брата тень, когда он говорил о «других» сестрах. Наверное, не Ирина его интересует, а другая из сестер. Но спрашивать не стала. Всему свое время, нечего думать о женитьбе брата, надо решать вопрос о собственном замужестве. Пора поговорить об этом с Анастасией Куприяновной.
Подошли к парадному крыльцу. «Анне» пора было на массаж, которым мастерски овладела Катя, Павел же собирался прокатиться по окрестностям, как он сам сказал. На том и разошлись.
Ближе к вечеру «Анна» спустилась в гостиную в надежде переговорить с «матерью». У широкого окна, в большом кресле дремал Афанасий Петрович. Он тихо похрапывал, а его усы смешно топорщились от дыхания. Трубка вывалилась из руки и тоненькой струйкой дымилась на полу рядом. На столике у кресла стоял наполовину опустошенный графин.
Одна из дверей из гостиной вела в библиотеку, служившей еще и кабинетом. Оттуда слышались шаги и неясное бормотанье.
«Анна» двинулась на голос.
В кабинете, за широким черным столом с серой столешницей сидела хозяйка дома. Она была в домашнем платье, и даже волосы были небрежно собраны и сколоты на затылке. Перед ней веером белели бумаги. Одной рукой она подперла голову, другой, смяв несколько листков, резко ударяла об стол. Несколько секунд «Анна» могла наблюдать на лице женщины выражение полного отчаяния и озлобления на весь белый свет.