Билет в одну сторону
Шрифт:
Осень уверенно вступала в свои права. Деревья оголялись, кусты роняли лепестки поздних цветов. В усадьбе шли приготовления к долгой зиме: солили и квасили овощи, ягоды, грибы в бочках и бочонках, без устали работала крупорушка и мельница.
«Анна» уже знала от «отца», что скоро будет ярмарка. Предполагалось, что часть урожая будет там продана за хорошие, дай Бог, деньги. Еще он твердо обещал, что возьмет ее с собой, как и «в прошлый раз».
О ярмарке Афанасий Петрович говорил с таким жаром, что ясно было: о таком развлечении он мечтал целый год.
– А
– Нет, нет! Мы с тобой только, так веселее будет, – и закрутил гусарский ус.
«Анна» про себя улыбнулась: бедный, бедный подкаблучник. Что ж, гуляй! Две недели в твоем распоряжении. Ну, уж и она воспользуется свободой, навестит тетку, Александру Куприяновну. Навестит и расспросит, почему в их роду девушки с лестниц падают ни с того, ни сего.
– Барышня, – отвлекла от мыслей «Анну» горничная, – вроде зовет нас кто-то.
«Анна» повернулась в сторону дома. По аллее, загребая палые листья босыми ногами, мчался мальчонка в залатанных синих штанах и рубашке в горошек. Оттого, что ремень отсутствовал, рубаха раздувалась от бега, и казалось, что еще немного и мальчонка взлетит, как пузырь, наполненный воздухом.
– Это Минька, – признала Катя. – Значит от Павла Афанасьевича.
Малый подлетел, качнулся в поклоне и, блестя глазенками, сияя белоснежной улыбкой на замурзанном лице, прокричал:
– Барышня, вас барин дожидается.
– Какой барин? – строго спросила Катя и для пущей убедительности цапнула его за рукав.
Мальчишка втянул голову в плечи, но потом заметил, что «Анна» глядит на него с улыбкой, и пояснил:
– Барин, Павел Афанасьевич. Они там, на конюшне. Велели вас позвать.
– А что за срочность? – «Анне» не хотелось прерывать прогулку. – Может, чуть позднее.
– Он велел тотчас идти. Сказал, что вы обрадуетесь.
– Чему я обрадуюсь?
– Не велено говорить, – в голосе Миньки послышались взрослые нотки.
– Сюрприз, значит.
– Чего-о-о? – не понял посыльный, но Катя уже пихнула его в спину.
«Пузырь» крутанулся на месте и помчался назад, оборачиваясь на девушек и взмахами белобрысой головы, приглашая поторопиться.
«Анна» повернула к дому, в уме прикидывая, что за сюрприз придумал ее «братец» на это раз. Катя семенила рядом, поглядывала сбоку, и ей страсть как хотелось знать, что такое «сюрприз».
Через несколько минут они подошли к конюшне. Там стояло до десятка человек дворовых, кузнец Филат и известный во всей округе каретных дел мастер Архип, по прозвищу «Штырь». Его так прозвали за то, что левая нога у него не гнулась в колене.
Архип довольно потирал рукой заросший подбородок, его маленькие воспаленные глазки светились радостью, а изрядно покрасневший нос свидетельствовал, что он уже приложился к рюмке.
Мужики степенно поклонились «Анне»:
– Доброго здоровья, барышня. С выздоровлением вас, Анна Афанасьевна.
Она улыбалась и отвечала всем, и ей было странно, что от одного её слова или знака может решиться судьба этих дюжих мужчин и их семей.
Со стороны конюшен послышался мягкий топот – все повернулись в ту сторону. Из-за угла гордо выступила кобыла, запряженная в легкую одноместную коляску с откидным верхом, с крашенными в красный цвет спицами колес и обитым зеленым бархатом сиденьем. Рядом с коляской Павел. Волосы его растрепались, усы победно топорщились, был он в одной рубахе, в вырезе которой виднелась широкая и крепкая грудь, поросшая светлым курчавым волосом. На крепком гайтане поблескивал золотой крестик. Над левым соском «Анна» заметила родимое пятнышко в виде маленького сердечка.
– Аня! – закричал Павел. – Смотри!
Теперь «Анна» видела лошадь и коляску целиком, и они ей были так по душе, что слезы выступили на глазах от волнения и счастья. Молнией пронеслось в голове воспоминание, когда она впервые села за руль своей белой «семерки».
– Павел, – протянула она руки к «брату», – Павел, я не знаю, как тебя благодарить. Ведь это мне, да? Мне?
– Конечно. Я подумал, что тебе тяжело будет верхом, вот и приказал Архипу изготовить для тебя специальную коляску. Я её уже опробовал – чудо, как покойна.
Тут он из кармана штанов вытащил пару монет и небрежно бросил их Архипу, который уже стоял наготове. Тот с обезьяньей ловкостью схватил серебро, сунул в шапку, а шапку заткнул за пояс. Мужики одобрительно загудели.
– Извольте, барышня, прокатиться в новой колясочке. Слово мастера, будете, как в кресле каком сидеть. И не всколыхнетесь.
«Анна» подошла к Семерочке, погладила по крутой шее, как гребнем, прочесала пятерней гриву. Кобыла смирно стояла, слегка пофыркивала в ответ на ласку. Потом она переступила и махнула головой назад, словно пригласила испробовать новый вид транспорта. Павел подал руку, и «Анна» по двум ступенькам забралась в коляску.
Скамейка была как раз по ее росту, ноги удобно упирались в передок, спина чуть отклонялась назад. В таком положении она не почувствовала неудобства или напряжения. Бортики коляски закрывали по высоте колени, а поднятый верх создавал уют маленького домика.
«Анна» взяла вожжи и легонько натянула. Кобыла вновь переступила неуверенно, всхрапнула, потом скосила назад свои жемчужно-серые глаза, словно спрашивала разрешения.
– Давай, давай, милая, – поощрила ее «Анна» и резче дернула вожжи.
Кобыла легко зашагала, а она ощутила лишь легкое покачивание да свежесть встречного ветерка. Уже увереннее «Анна» направила Семерочку к видневшимся в сотне метров воротам. Кобыла пошла рысью, и опять не чувствовалось ни тряски, ни неудобства. Пусть скорость не такая, как у «Жигулей», но сейчас ей было даже приятнее держать вожжи в руках, чем раньше руль машины. И никаких встречных!
Босоногие мальчишки бежали вслед за коляской, кричали, смеялись. Не доезжая немного до ворот «Анна» повернула назад. На повороте Семерочка слушалась беспрекословно.