Билли Батгейт
Шрифт:
– Мое положение? А что это такое?
– Ну… что ты моя гувернантка.
– А-а. Да, я знаю. Поэтому ты столь явно заботишься обо мне.
– Я должен заботиться. Но, по правде говоря… – я смутился, – до этого времени и особого внимания ты не требовала. Потому что все делала правильно.
– Тут я подумал, что сфальшивил. – Но, случись что, ты можешь рассчитывать на меня. – добавил я признавая свои нечестные слова.
– А что может случиться?
– К примеру, ты знаешь кое-что, кое кого. А это иногда мешает. – ответил я, – Они не любят свидетелей. Они не любят когда люди не имеющие к ним отношения знают что-либо о них.
– Да, я много чего знаю о них. – сказала она, будто это раньше не приходило ей в голову.
– Чуть-чуть знаешь. –
Она задумалась.
– Ты говоришь будто ты – не член банды. – сказала она.
– Да, не член. Пока. Я еще пытаюсь стать им. – сказал я.
– Он тебя очень хорошо ценит. Всегда говорит о тебе только хорошие вещи.
– Какие, к примеру?
– Ну, что ты толковый. У тебя мозги на месте. Мне вообще-то это выражение не нравится. Он мог бы сказать, что ты силен, бесстрашен или еще что. Кстати, а сколько тебе лет?
– Шестнадцать. – ответил я, слегка преувеличив возраст.
– О, боже! – вздохнула она. Быстро взглянула на меня и опустила глаза. Она помолчала, затем вытащила руку из моей, что стало для меня большим облегчением, хотя я очень бы желал, чтобы мы держались за руки. – Тогда ты оказал им какую-то большую услугу, если они выбрали тебя среди многих.
– Среди каких многих? Это ведь не поступление в университет. Просто я привлек их внимание, вот и все. И привязался к ним. Эта банда просто делает дела и по пути использует то, что считает удобным использовать.
– Понятно.
– Я здесь так же случайно, как и ты.
– Я не понимала. Я думала, что ты с ними связан.
Мы спустились с холма и вышли к мосту через речку. Потом зашли на мост и постояли на середине, облокотившись о поручни и глядя на воду, текущую под нами. Течение реки еле протискивалось через валуны, загораживающие ход естественному потоку.
– Если я кое-что знаю о них, – она помедлила, – то как с тобой? Ты знаешь?
– Если я не стану членом банды, то да, у меня будет информация о них. Если они решат, что я – не их человек, то да. Никто не может сказать, что решит мистер Шульц. Если он решит, что я опасен для них, то я буду в опасности.
Она обернулась и посмотрела на меня. Выражение ее лица было обеспокоенным, в ее глазах, зеленых и мерцающих в свете отражения бегущих потоков воды, мог бы быть страх, хотя я не был уверен в этом. Если она боялась за меня – то я этого не хотел, это было принижением меня, я думал, что если она так беззаботно уверена в своей собственной жизни, то она должна так же думать и о моей. Это был самый опасный момент нашего внезапного альянса – возникла кристальная ясность всего, что нас окружало. Мы с доверием и теплотой относились друг к другу, но я не мог допустить и мысли о том, чтобы меня недооценили, сравнили с овечкой среди волков, я хотел равенства с ней. Поэтому я предпочел думать о том, что в ее глазах застыл страх за себя, а не за меня.
– Думаю, волноваться пока не ко времени, – сказал я достаточно безапелляционно и грубо, – Из того, что я знаю о мистере Шульце, я уверен сейчас, что он не думает о тебе, как о помехе. Но даже если такая мысль у него и возникнет, то он будет стараться всеми силами подавить ее.
– Он будет стараться подавить? Почему?
– Почему? Мисс Лола, почему? Мисс Дрю, т.е. я имею в виду мисс Престон? Почему? – я подумал, что я нанес ей боль и поэтому почувствовал себя не в своей тарелке. Показал ей, что я мужчина и что я – груб в оценках. И я отодвинулся от нее, а она улыбнулась и приблизилась ко мне, пытаясь взять меня за руку.
– Почему? Почему? Скажи мне! – обиженно, как маленькая девочка, она спрашивала и тянула меня к себе.
Мы стояли на мосту, ее лицо было у моего. Я чувствовал ее дыхание.
– Потому что все, кроме тебя, знают одну вещь. Мистер Шульц млеет от блондинок.
– А почему все это знают?
– Знают и все. – сказал я, – Об этом даже газеты писали.
– Я не читаю газет. – прошептала она.
Мое горло пересохло.
– Как же ты можешь знать то, что тебе нужно, если не читаешь газет? – прошептал я.
– А что мне надо знать? – сказала она, не отводя взгляда.
– Тебе не нужно было зарабатывать на жизнь, зачем тогда газеты читать!
– сказал я, – Но кое-кому из нас приходится читать, чтобы быть в курсе последних достижений!
Я почувствовал слабость в коленях, меня переполняла непонятная слабость в сердце – я погружался в ее близкие глаза. Я хотел ее всеми клетками своего тела, желание растеклось по всему организму, как боль, как кровь, потоками жара, я хотел ее кончиками пальцев, пятками, лицом, мозгом, всем. Только один член меня пока не отзывался физически. Я хотел ее там, где кончались глаза и начинались слезы, я хотел ее рот, откуда лилась ее сладкая речь, откуда выходил ее нежный шепот.
– Вот последнее достижение! – прошептала она и поцеловала меня в губы.
В воскресенье, утром, вся банда стояла у собора отца Монтеня, все чистые, вымытые, выбритые, даже Лулу, который надел темно-синий двубортный костюм, так сделанный, чтобы скрыть по возможности крутизну его мощных плеч и пистолет под левой подмышкой. Стояла последняя неделя августа, подползала новая погода, менялся дневной свет, деревья из окна отеля начинали покрываться еле заметной желтизной, здесь перед собором, дул ветер с реки. Женщины, поднимавшиеся по ступеням вверх, вынуждены были придерживать поднимающиеся вверх юбки. Мой летний костюм замечательно продувался насквозь, а моя прическа взъерошилась ветром до неузнаваемости.
Дрю Престон держала в руках большую летнюю шляпу, которая скрывала ее глаза от меня. Ее белые перчатки, доходящие почти до локтя, гармонировали с соломенным головным убором. На ней было темное, консервативное платье с передником, прошитыми линиями вниз – все это убранство закрывало полностью ее чудную фигуру и на обозрение мне оставались лишь ее туфельки с открытыми участками голени. Рядом стоял мистер Шульц – нервный и суетливый. он постоянно трогал рукой гвоздику, пришпиленную к лацкану пиджака, затем зачем-то расстегнул пиджак, потрогал руками ширинку, обнаружил, что неправильно застегнул там и принялся все переделывать. Затем он начал отряхивать пиджак, наклонился к ботинкам и уже обнаружил, что они не совсем вычищены, но мисс Престон мягко похлопала его по плечу и указала на машину, которая выехала из-за угла, остановилась на обочине. Следом за ней выехала вторая, еще минуту спустя – третья. Целая процессия. Третья машина была «Крайслер», шины спрятаны за крылья, корпус длиннющий, я таких никогда еще не видел и подумал, что она сделана на заказ. Мистер Шульц сделал шаг вперед, а мы все остались стоять за ним, выстроенные как на военном параде. Из машины вышли два неулыбающихся мужчины, бросили на нас взгляд, так смотрят только полицейские или зеваки – официально, но очень быстро оценивая что есть что – коротко кивнули мистеру Шульцу, Лулу и Ирвингу, один из них быстро поднялся по ступеням в собор, заглянул внутрь, другой оглядел улицу справа и слева, не закрывая дверцу машины, затем первый кивнул второму, второй открыл дверь до конца и отошел от нее. Из машины вылез невысокий, крепкий мужчина, которого мистер Шульц, стоявший до этого чуть ли не навытяжку, подбежав, радостно обнял. Это был человек, имя которого я даже сейчас не буду упоминать, человек, которого я немедленно узнал по фотографиям в «Миррор» – шрам через весь подбородок, ленивый, тяжелый взгляд из-под бровей, волнистая шевелюра – я инстинктивно отпрянул назад, чтобы не попасться ему на глаза. Цвет его лица был явно нездоровый, лиловатый, на нем был жемчужно-серый однобортный костюм, он был немного ниже, чем я представлял. Он сердечно потряс руку Аббадаббе Берману, Лулу и Микки, тепло обнял Ирвинга, был представлен Дрю Престон, шипящим голосом сказал, что очень рад встрече с мисс. Затем поднял глаза на небо и добавил: