Билли Батгейт

Доктороу Эдгар Лоуренс

Каждое утро, в одно и то же время он выходил из дома.

В какое время?

Десять минут восьмого. К подъезду подъезжает машина, два охранника выходят из нее и встречают его у самых дверей. Потом они все вместе идут, а машина следует за ними. На углу с Семьдесят Второй улицей, он заходит в аптеку и делает телефонный звонок.

Каждый день?

Каждый день. Слева от входа есть два телефона. Машина останавливается напротив, охрана стоит у дверей, ждет его, пока он не позвонит.

Ждет снаружи?

Да.

А что находится внутри?

Когда заходишь, то справа – фонтан. За ним стойка, там можно позавтракать.

Дежурный завтрак каждый день разный.

В аптеке много народу по утрам?

В такой ранний час – один, два человека, не более.

А затем что он делает?

Выходит из будки, машет рукой хозяину аптеки и идет на улицу.

Сколько времени он находится внутри?

Никогда больше трех, четырех минут. Делает один звонок в офис.

Откуда ты знаешь, что в офис?

Слышал. Как-то раз зашел, якобы за журналами. По телефону он отдавал приказания. То, что он задумал и продумал за ночь. У него есть маленький блокнот, он по нему читает. И задает вопросы.

Почему он не звонит из дома? Это уже вступил мистер Берман. Почему он едет в офис, но за десять минут до этого все-таки звонит в офис – странно?

Не знаю. Старается не терять ни минуты.

Может боится «жучков»! Добавил Лулу Розенкранц.

Прокурор?

А что прокурор? Он что не знает, что любой разговор можно подслушать и записать? Не хочет рисковать, звоня из дома.

Он опасается свидетелей. Сказал мистер Шульц. Он окружил свою деятельность секретной завесой, он даже охрану оставляет за дверьми, что никто не знал, куда и кому он звонит. Я вижу этого сукина сына насквозь. Лулу прав. Он старается предусмотреть все.

А как насчет возвращения домой? Спросил мистер Берман.

Работает допоздна. Возвращается по-разному. Иногда в десять вечера, иногда позже. Приезжает машина, он выходит и через секунду он уже в подъезде.

Нет. Малыш уже высчитал все правильно. Сказал мистер Шульц. Утро – вот то самое время. Сажаешь двух человек по углам стойки с глушителями, пусть пьют кофе… Там, кстати, другие выходы есть?

Да, есть запасной выход. Спускаешься вниз и через подвал выходишь на Семьдесят Вторую улицу.

Отлично, сказал мистер Шульц, похлопывая меня по плечу. Отлично. Я почувствовал теплоту его ладони, тяжесть руки, будто отцовской руки, знакомой, полновесной, мужской. Он одобрительно улыбался мне, я видел его рот, его зубы. Мы покажем им, блядям, что не надо делать, мы покажем, им как совать нос не в свои дела! А сам буду ошиваться здесь в Джерси и сделаю морду лопатой: «У меня против прокурора ничего нет!» Я прав? Он сжал мое плечо и поднялся. Они еще будут благодарить меня, обратился он к мистеру Берману, и скажут мне про предусмотрительность, которую я реализовал очень и очень быстро, запомни мои слова, Отто. Вот что значит попасть в струю. Именно это.

Он потянул, одернул края пиджака вниз и пошел в ванну. Наш стол стоял под прямым углом к стене, у самого угла комнаты. Я сидел спиной к стене, не видя вход в бар, но зеркала позволяли мне видеть не только вход в бар, но и дальше, через коридор. Остальным через зеркала был виден лишь вход. Есть все-таки в зеркалах некое таинственное могущество видения. Я смог увидеть даже неоновые часы, вернее их отблески, на самом входе в «Таверну». Свет напоминал лунный свет на ряби черной воды. Затем мне показалось, что эту воду кто-то всколыхнул. Я услышал, как о коврик на входе шаркнули ногой и очень аккуратно открыли и закрыли дверь. Неестественно для такого позднего часа тихо.

Ну откуда я это знал? Откуда? Я тут же все понял – из этой ряби, из шороха, из поступи неких людей. Неужто я верил, что своей деятельностью мы вызвали из небытия духов зла, столь могущественных, что они даже сумели материализоваться и появиться перед нами? Я осторожно наклонился вперед, привставая со стула.

Глушители, сказал Лулу, думая о себе. Мистер Берман развернулся лицом к входной двери, чтобы посмотреть на входящего, глядя на меня, глядя как я поднимаюсь с места. Я успел заметить тонкие волосы Ирвинга, его аккуратную прическу, каждый волосок на месте. Затем, двумя шагами я преодолел пространство до кухни, а там находился мужской туалет. Мне ударил в нос запах. Открыл дверь. Мистер Шульц стоял над писсуаром, расставив ноги, руки внизу, полы пиджака расправлены вовне, моча выливалась из него тугой струей. Я хотел сказать ему, что в такой позе он страшно уязвим. Затем, когда в комнате раздались выстрелы, я подумал, что через его пенис прошел электроток, так он дернулся. В книгах говорилось, что никогда не надо мочиться в шторм, особенно рядом с электрической лампой. Хуже ситуации не придумать.

Но он не был поражен электричеством, втиснутый вместе со мной в крошечный туалет, он резко двинул меня плечом, сунув руку за пояс, доставая пистолет. Я запрыгнул на сиденье и тоже начал лихорадочно доставать свой. По-моему, он так и не понял, что я рядом с ним, потому что он нацелил ствол вверх в потолок, а сам продолжал делать смешную вещь – старался быстро застегнуть ширинку. Мы не слышали выстрелов, они просто оглушили нас, звенели в ушах, они стали продолжающейся катастрофой, за дверью уничтожающей все планы и все надежды. Мой пистолет, разумеется, застрял в подкладке курточки, я, как идиот, извивался и дергался, такой же смешной, как мистер Шульц. Донесся запах пороховой гари, дымок стелился из-под двери, как ядовитый газ, и в этот момент мистер Шульц понял, что здесь, в туалете, его точно шлепнут как муху, прямо через дверь и более позорной смерти и не придумать. Поэтому он кулаком шибанул в дверь, выскочил и я увидел его открытый рот – он кричал. Из него вылетали слова, неслышные мне, вылетала вся его ярость, он выбежал из туалета и направил ствол на противника. Последнее, что я заметил – мокрые подмышки. Он забежал в комнату. Зазвучали новые выстрели, более крупного калибра – его спина окрасилась красным, рваным, на зеленых обоях обозначились точки от пуль. Затем дверь медленно закрылась.

Пока в ваших ушах не раздается близкий свист пуль от боя, происходящего на ваших глазах, невозможно понять, как стремительна жизнь. Она в такие секунды превращается в сгусток энергии, никакие законы и правила не действуют. Вверху туалета было маленькое оконце, я дотянулся до него, используя цепочку сливного бачка, распахнул его рывком. Оно было маленьким для меня, поэтому я в долю секунды исхитрился перевернуться в воздухе и полез в него ногами вперед, извиваясь как уж, протолкнул колени, бедра, задницу, затем мне больно сдавило ребра, но я протолкнул и их, вытянул руки, как Бо перед падением в пучину океана, и упал на землю, всю покрытую кусками угля. Я подвернул ногу, зашиб голень, куски черного угля врезались мне в ладони, локти и лицо. Сердце выскакивало наружу, его удары перестали быть ритмичными, они стали глухими, сердце раскатывалось по всей груди, стесняя дыхании и забивая глотку. В тот момент я слышал только его. Я рванул, немного покалеченный в ногах, по улице, сжимая в руке пистолет, как заправский гангстер. Добежав до угла, я увидел свет фар, они быстро двигались и затухали в темноте улицы. Через минуту тишина и чернота восстановились. Я еще видел вдалеке слабые огоньки, но ждать больше не мог, я прислонился к стене за угол и постоял так в кромешной мгле, видя перед собой лишь раскачивающиеся от ветра телефонные провода.

Я слышал только себя, свои тяжелые вдохи и выдохи. Открыв дверь в бар, я увидел плавающий в свете голубых ламп и отблесков от бутылок легкий дым. Голова хозяина показалась из-за стойки, он увидел меня и тут же спрятался. Смешно. Но страх смешон. Я пересек главную комнату, прошел по коридору и прежде чем дошел до той самой комнаты ощутил, что воздух отяжелел и наполнился гарью, смешанной с запахом крови. Меня затошнило от предстоящего вида, от смерти, мгновенной и такой нереальной. Войдя внутрь я споткнулся о ноги Ирвинга, он лежал у входа, лицом вниз, пистолет в руке, нога вытянута. Я перешагнул через него и увидел Лулу Розенкранца – того убили сидящим. Он оказался пришпиленным к стене, так и не успев встать со стула. Кровь толчками выплескивалась из его головы, окрашивая обои, волосы, нестриженые, пропитались кровью, глаза смотрели в потолок, пистолет лежал в руке на коленях. Он напоминал мне убитого в процессе мастурбации, бедняга, как он разочаровал меня. Я не чувствовал горя, они умерли так быстро, будто им просто перерезали какую-то ниточку, связывающую их с жизнью. Мистер Берман упал лицом на стол, горб, пропитанный кровью, возвышался над его спиной, по-прежнему оттягивая на себя пиджак, он лежал, придавливая щекой свои очки. Еще одно разочарование. И мистер Шульц меня бросил, оставил безотцовщиной, подвел меня еще раз. Они все бросили меня в омут одиночества, будто ничего не было – не было работы и жизни в банде, все, что случилось – иллюзия. Смерть подвела страшный итог, оставляя туманными слова его, слова мои, поступки его, поступки мои, оставляя наши мысли, наши чувства невостребованными, наказав нас за высокомерие, будто мы собирались прожить вечно, будто мы не субстанция, промелькивающая в истории за одну секунду, будто мы – боги, а не то, что есть на самом деле – ничего не значащие, оставляющие за собой лишь дым или эхо от спетой песни.