Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага.
Шрифт:
— Извините, Александр Игнатьевич, вот Вы всё о себе говорите: старик, старик… А сколько Вам, простите, лет? — осторожно спросил я.
— Да мы с Петровичем одного поля ягоды… Ровесники!
Признание Вершинина меня просто поразило! Ну, я, конечно, понимал, что он малость меня постарше, но… Настолько старше! И как сравнить изработанного, худущего, с испитым лицом со впалыми серыми щеками Ивана Петровича и нашего бодрого, крепкого, молодцеватого, энергичного комбата…
— А это все потому, что Александр Игнатьевич за
— Нет, Иван Петрович! Это все от того, что я не курю-с, занимаюсь каждый день гимнастикой Мюллера и вообще веду регулярный, здоровый образ жизни!
— Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет! — мгновенно парировал Петрович.
— И кстати, о регулярности! Война войной, а обед по распорядку дня! Петрович, где там наш юный друг?
— Так што бегает кругами по полю, резвится… прячет свою мину, а потом снова находит!
— Генунг! Хватит ему бегать… Зовите всех к столу…
… Забавно все-таки наблюдать, как человек ест.
Вот Вершинин: подносит ложку ко рту изящно и красиво, как на великосветском рауте (хотя он родом из самого простого питерского служивого Отечеству люда; его дед вообще из нижних чинов всего только за каких-нибудь тридцать лет выслужил себе на погибельном Кавказе офицерские погоны).
Торопясь и обжигаясь, глотает пшенку с мясом новенький лейтенант, будто боясь, что сейчас её у него отнимут. Либо мало кормленный, либо по жизни такой торопыга.
По-бюргерски аккуратно и основательно, кажется, не просто ест, а именно что принимает необходимую организму пишу Ройзман, будто совершая предписанную герром доктором важную гигиеническую процедуру.
Мрачно уминает кашу Петрович, будто врага убивает…
Господи, что мне в голову ерунда какая-то всё лезет-то… Понятно что! Все, что попало… Стараешься думать про все, что угодно. Только не про завтрашний день. А что про него думать? Думай, не думай. Как уж будет, так уж и будет.
Убьют ведь меня завтра.
Ну и убьют.
Ну и…
И хер бы с ним.
— Товарищ лейтенант, еще кашки? — ласково, так, что мурашки по телу пробежали, холодно посверкивая стальным зубом, спросил старшина.
— Э-э-э… спасибо, я уж… сыт…
— А то съели бы еще, все равно выбрасывать…
— Петрович, угомонись… Скажите, Вас звать — то как?
— Саня… извините, лейтенант Петров! («Господи, опять Саня!»-грустно подумалось мне).
— Александр, а по батюшке…
— Иванович… но можно просто…
— Александр Иванович, а кем Вы до войны были?
— Студентом… Но вы не думайте! Я на курсах вневойсковой подготовки учился!
— А, на курсах… И долго?
— Три месяца, а затем в тюрьме сидел…
— В тюрьме, скажите пожалуйста… да за что же? Улицу перешли в неположенном месте?
Лейтенант гордо выпрямился и стал походить на того петушка
— Я основал Русскую фашистскую партию!
— Какую-какую партию?! — недобро прищурился нацист Ройзман.
— Русскую…, — на лейтенанта было жалко смотреть…
— М-да-с. Господа, поздравляю вас! Теперь в нашем ковчеге действительно всякой твари по паре… И что же, у вас и программа была, и устав? И взносы членские? — язвительно осведомился подполковник.
— Программа была! «За единую и неделимую Россию! Слава Великому Февралю!»
— Опа! Почто же обязательно февралю? И какому именно? — округлил глаза старшина.
— Февралю семнадцатого! Когда воссияли идеалы Свободы! Вот помните, как в стихах Леонида Канегиссера: (Эсер, убийца видного чекиста Урицкого. Прим переводчика)
«На солнце, сверкая штыками — Пехота. За ней, в глубине Донцы-казаки. Пред полками Керенский на белом коне. Он поднял усталые веки, Он речь говорит. Тишина. О, голос! Запомнить навеки: Россия. Свобода. Война. И если, шатаясь от боли, К тебе припаду я, о, мать, И буду в покинутом поле С простреленной грудью лежать, Тогда у блаженного входа В предсмертном и радостном сне, Я вспомню: Россия! Свобода! Керенский на белом коне…»— Браво, юноша! — вежливо похлопал Вершинин. — Но говорю Вам честно и откровенно: за что я искренне уважаю большевиков, чтоб им в аду гореть, так это за то, что они этому фигляру хорошенько дали пинка под зад!
— Нет, а почему Ваша партия Русская? — не унимался обер-лейтенант.
— Потому, что Россия для Русских! — поднял вверх палец фашист Саня.
— А! А как же татары, малороссы, белороссы и всякая прочая, извините, мордва? — удивился я.
— Они могут основать свои, независимые национальные государства…
— Ага, значит, речь идет ни более, ни менее, как о расчленении России? Так я понимаю? — зловеще ухмыльнулся подполковник.
— Пусть останется только территория бывшего Московского княжества, но на ней будут жить только чисто русские!
— Как не так! Поскреби русского, найдешь татарина! Это не я, это ваш русский Карамзин сказал. Но ведь слово-то «Москова», означает на наречии мери — «мутная река»? Ведь это же исконные чухонские земли? — проявил недюженную эрудицию немец.