Бирит-нарим
Шрифт:
Его обратили по любви. Женщина, оживившая его своей кровью, не желала делить ложе ни с кем, кроме него. Илку был с ней постоянно, не отлучался ни на час. "Не знаю, любил ли ее, -- так он сказал.
– -Но без нее мне было тяжело и тоскливо, а рядом с ней я был счастлив". Но прошло чуть меньше ста лет, и она столь же сильно полюбила другого и обратила его. И Илку стал ей не нужен. "Нет, она не лишила меня своей защиты", -- Лабарту еще не успел задать вопрос, а Илку на него уже ответил.
– - Я жил неподалеку, но... Я остался
Знала ли об этом Нидинту? А если не знала... то зачем рассказывать об этом?
Нидинту отложила гребень и улыбнулась, глядя на Лабарту. Тот тряхнул головой -- волосы свободным потоком рассыпались по спине.
– - Ты возьмешь мою кровь?
– - спросила Нидинту. И куда делся ее страх?
– - Я знаю, что она нужна тебе часто, Илку каждый вечер...
Я пил твою кровь недавно, ты еще слаба. Если выпью сейчас -- выживешь ли?
– - Я не Илку, -- сказал Лабарту.
– - А ты слишком разговорчива для рабыни. Иди.
Нидинту поспешно вскочила, поклонилась и выскочила за дверь.
И только теперь Лабарту понял, как устал. Он добрался до постели и лег, не раздеваясь. Сон уже тянул в глубину, цветные образы кружились, увлекая в свой хоровод.
Ни войны, ни потопа не хочу я видеть во сне. Пусть мне приснятся женщины, оставшиеся в Аккаде. Пять наложниц, ждущих меня в царской столице... Молчаливая Этта, Илтани, чьи руки покрыты татуировками, кудрявая Закити, Гемету, играющая на арфе и поющая так сладко, и совсем юная темнокожая Нарда...
Ему приснился дождь.
Глава седьмая
Черные волны
1.
Вода текла по серым камням, рассвет сменялся закатом, пузырилась глина под ногами... День за днем, а дождь все не кончался и не кончится никогда. Вечно стоять в путах, во власти боли, сжигающей изнутри, звенящей в воздухе. Чувствовать, как клыки впиваются в твои запястья, как утекает из тела кровь... И возрождается вновь под звук капель, стучащих по камням. Нет сил говорить, и только одна мысль бьется снова и снова:
Не приходи! Ты останешься жива, если не придешь! Не слушай меня, не иди, не надо!
– - Кэри!
Лабарту проснулся от собственного крика. В комнате было душно, чад от коптящего светильника мешался с запахами воскурений. Руки затекли, словно и вправду он стоял, привязанный к каменному столбу. Шрам на запястье пульсировал болью.
– - Это сон, -- прошептал Лабарту и сел, откинул покрывало.
– - Это было давно, очень давно, все кончилось, это только сон...
Он не мог даже думать о том, чтобы вновь опуститься на постель. Ведь стоит закрыть глаза -- и погрузишься в грезы. Люди говорят: злой дух наслал страшный сон. И защита -- заговоры, травы и амулеты. Но то люди, а кто оградит от кошмара демона, пьющего кровь? Если вновь пойдет бесконечный дождь и небо затянут серые тучи, хватит ли сил, чтобы разорвать тенета боли и страха?
Рубашка промокла от пота, потолок, казалось, стал ниже. Не глядя по сторонам, Лабарту вышел из дома.
Миновал двор, полный спящих людей, -- кто-то приподнялся, окликнул его, но Лабарту лишь махнул рукой и пошел прочь. Даже на пару слов сейчас не было сил.
Город спал. Ветер доносил привкус морских волн и еле приметный запах тростника и асфальтовой смолы -- запах кораблей. Гавань совсем рядом, за опустевшим рынком, и людей там много, стоит лишь немного пройти...
Я хочу убить. Мысль была ясной, как полночные звезды. Выпить кровь до последней капли, чужой жизнью смыть память о боли. Мне не нужны жертвы, я хочу убить.
Лабарту ускорил шаг. Город казался нереальным -- ночная сказка, теплый воздух, южный берег... Но настоящим было лишь северное море, то, возле которого умерла Кэри, оставив после себя лишь пустоту и пепел.
Я кровью залью эту память и сны.
Сны о том, что случилось на севере. О тех, кто не считал зазорным пить кровь себе подобных. О тех, кто связал его колдовскими путами и сделал жертвой в храме солнца.
Они пили мою кровь. Там, в путах холода и жажды, что-то сломалось внутри меня и никогда не восстановится, мне никогда не стать сильным. Но я жив, потому что Кэри... Потому что Кэри пришла и...
Из-за дома вышел человек, остановился на углу, потянулся, зевая. Лабарту зажмурился на миг -- так ярко вспыхнула вдруг огненная сеть под кожей ночного прохожего. Мысли исчезли, словно и не было их, и Лабарту не стал медлить.
2.
– - Его нельзя оставлять здесь, -- сказал хозяин гостевых покоев. На висках у него выступили капли пота -- солнце поднялось высоко, и тростниковый навес не спасал от жары.
– - Злой дух, что в нем, может накинуться и на других. Потому...
Лабарту отвернулся и, не слушая, опустился на землю возле Адад-Бааля.
Тот лежал у стены, в узкой полосе тени. То ли сон владел им, то ли тяжкое забытье -- веки подрагивали, на щеках горел лихорадочный румянец. Лабарту коснулся его руки -- она была горячей, как кирпичи, нагретые солнцем.
Болен.
Подарок Илку, раб, предназначенный в пищу, с трудом дышал, и кровь его превратилась в отраву.
Жрица на корабле предрекла ему смерть, и я думал... Но я ни сделал еще ни глотка из его жил, но вот болезненный жар сжигает его тело. Но...
Лабарту поднялся.
– - Где у вас заклинатели, изгоняющие духов болезни?
– - спросил он.
– - В какой храм отнести его?
– - Не в храм, -- покачал головой хозяин гостевого двора.
– - Слишком тяжко он болен. Если кто и сможет помочь, так только мудрые люди, что живут на холмах за городом.