Бирит-нарим
Шрифт:
Как Хинзу и Зу, они хотят того же.
Думать об этом было неприятно, и так же тяжело было разговаривать с верховным жрецом. Лицо его скрывал причудливый узор, но силу скрыть ничто не могло. Этот экимму могуществом намного превосходил Лабарту, но с виду был невзрачен и вел безумные речи. Но в гостеприимстве был безупречен, звал остаться, и многократно называл Угарит лучшим среди городов.
Если и есть у него тайное знание,
Потому, получив дозволение пить кровь, Лабарту простился с хозяином города, и не заходил больше ни в его дом, ни в храмы.
Здесь жили и другие экимму. Двоих старших обращенных верховного жреца Лабарту видел лишь мельком, а с младшим легко завязалась беседа, и один из дней Лабарту провел в его доме, и разговоры были долгими.
Младшего звали Барка. Свободу он обрел совсем недавно, но все же казался старше других пьющих кровь в этом городе. И стены Угарита, казалось, тесны ему, -- слишком высоким он был, слишком красивым, не похожим на уроженцев этих мест. И обращенный у него уже был, -- со здешним именем, но по виду из дальних, северных мест.
За разговором вечер тянулся медленно, огонь дрожал в светильниках, пламенные тени скользили по стенам. Барка спрашивал про другие страны, про места, где побывал Лабарту, но говорить было трудно, снова и снова мысли возвращались к Баб-Илу. И начинал рассказывать, и не мог договорить, слова ловил на ощупь и замолкал. И когда ночь вступила в свой самый темный час, и душа потерялась в ней, тогда сказал: "И я знаю теперь... что счастья в любви не может быть". И, глядя на обращенного Барки, думал:Высшая радость -- оживлять своей кровью... Но у меня обращенных не будет больше.
И сейчас, глядя как искрится солнце на морской глади, гнал непрошенную мысль, но она уходить не желала.
Больше никогда... оживлять своей кровью не буду...
– - Видишь?
– - спросил глава мореходов, указывая вперед.
– - Вон Ако.
Там, вдалеке, горная гряда спускалась к морю и похожа была на тень неба. Лабарту улыбнулся.
Должно быть кедры растут там...
– - Нет!
– - Собеседник взмахнул рукой, указал вновь.
– - Ты смотришь не туда! Ако ближе!
Лабарту перевел взгляд и впрям увидел, -- город-крепость, еще крохотный, едва различимый, но нет сомнений -- брат другим городам побережья.
– - Мой корабль не поплывет дальше Ако, -- продолжал мореход.
– - Но если хочешь дальше отправиться морем, то без труда найдешь тех, кто держит путь дальше вдоль берегов Кнаана. И до Азы сможешь доплыть и до Египта...
До Египта.
До страны, где не чтут законов и правил, откуда приходят демоны, демонами себя не считающие... Лабарту мотнул головой, отгоняя воспоминания.
Должно быть, это знак.
– - Нет, -- отозвался Лабарту. Говорил он легко, и смотрел на берег, на скалы и зеленые заросли.
– - Нет мне нужды дальше следовать морем, ведь я плыл в Ако.
***
Он шел весь вечер и всю ночь, шел быстрее, чем ходят люди, и не мог остановиться. Воздух пьянил, а земля под босыми ногами с каждым шагом словно толкала вперед, звала. Кровь, утолившая вчера жажду, наполнила его ослепительной силой, и хотелось лишь идти, вперед, в темноте, под россыпью тысяч звезд.
Но утро уже миновало, настал день, -- солнце пылало над головой, текло теплом по коже. И Лабарту остановился, вдыхая полуденный свет.
Кругом шелестели травы, голоса птиц сплетались со стрекотом цикад, и аромат весны кружил голову. Тропа бежала, то поднимаясь, то спускаясь, и насколько хватало глаз волнами простирались холмы.
Столько земель повидал я, но нигде не видел...
Яркой, многоцветной была весна в степи, а в землях севера, -- живительной, освобождающей душу. И все же, нигде...
...не видел, чтобы так...
Пытался понять, но даже в мыслях не смог подобрать слов.
Тогда засмеялся, шагнул прочь с тропы и упал в траву, подставив лицо солнечным лучам. Слушал, как перекликаются птицы, искал знакомые голоса: вот горлица, а вот аист... Но усталость минувших дней подкралась незаметно, и Лабарту закрыл глаза.
Так странно, словно и не три тысячи лет миновало со дня, когда я родился... Мысли вспыхивали и гасли среди золотого и алого света. Словно бы снова стал юным... Моложе, чем был, когда бежал из Лагаша... Моложе, чем был, когда Шебу и Тирид покинули город... Совсем юным...
Полдень окутывал теплом, проникал в душу. Звуки отдалялись и гасли, воспоминания растворялись вдали. И сновидения уже увлекали в солнечный водоворот, когда сердца коснулась мысль, --
Я счастлив...