Бирон
Шрифт:
— Когда солнце не светит, все люди становятся несчастными, хмурыми… Я хотел предложить вам, ваша светлость, какое-нибудь развлечение… Вполне необходимо встряхнуться…
— Какое же развлечение может быть в этой проклятой Митаве? — апатично произнесла Анна Иоанновна.
Бирон, знавший слабость герцогини к охоте, живо воскликнул:
— А охоту устроить, ваша светлость? Мои егери напали на след нескольких кабанов. Правда, это — опасная охота, но такой великолепный Немврод, как вы, не должен бояться ничего! {13} —
Анна Иоанновна блаженно улыбнулась.
— Ах, до охоты ли теперь, Эрнст Иванович! — уже расчувствовалась она. — Да как-то и неловко теперь выйдет. Время такое тревожное, сам знаешь. «Вот, — скажут, — идет заваруха, а наша герцогиня охотами себя тешит». Пообождем уж малость…
— В таком случае не устроить ли бал? Вы, ваша светлость, не должны забывать, что вы — герцогиня Курляндская. Отчего бы вам не показать митавскому обществу, что все происшедшее — пустяшная комедия для вас, герцогини и племянницы императора?
— Пожалуй… А то на самом деле подумают, что презренный раб Меншиков нагнал и на меня, русскую царевну, такого страха, что я боюсь высунуть нос из своих покоев. А я на него плевать хочу! — сразу всколыхнулась Анна Иоанновна.
Одно лишь имя ненавистного ей человека привело ее в состояние бешенства.
Бирон довольно улыбнулся и тотчас произнес:
— Я говорил по этому поводу с Петром Михайловичем. Он одобряет мой план…
Анна Иоанновна пытливо поглядела на своего тайного фаворита.
— А ты давно стал дружить с Бестужевым?
— Мы сошлись с ним в исходной точке политических взглядов, — важно ответил «конюх».
— А-а… тем лучше, тем лучше… Лучше иметь двух друзей, чем…
— Чем двух врагов?
— Да, да… Ты большой умница, Эрнст Иванович.
— Но это еще не все, что я хотел сообщить вам, ваша светлость, — радостно-возбужденно продолжал «поощренный» Бирон. — Я готовлю вам к этому балу сюрприз.
Вдруг, сразу Анне Иоанновне почему-то вспомнился только что происшедший разговор ее с гофмейстериной Клюгенау. Она вздрогнула и отшатнулась от своего Бирона, который совсем было уж близко придвинулся к ней.
— Если это тот самый сюрприз, который и я готовлю тебе, — промолвила герцогиня, — то советую…
Бирон в недоумении широко раскрыл глаза.
— Какой «тот самый сюрприз», ваша светлость? — воскликнул он. — Откуда вы можете знать?..
— От нее самой, — резко промолвила Анна Иоанновна.
— От нее? — еще с большим удивлением переспросил Бирон. — Позвольте, ваша светлость, я решительно не понимаю, о чем и о ком вы говорите.
Лицо герцогини покрылось румянцем гнева.
— Ты лукавишь, Эрнст! — гневно вырвалось у нее.
— Я? Я лукавлю? Перед вами? Да что с вами, ваша светлость?..
В голосе будущего временщика зазвучали столь искренние ноты изумления, что Анну Иоанновну
«Тут какая-то путаница… Не может он так притворяться», — пронеслось в ее голове.
— Ну, хорошо… Расскажи сначала ты мне о твоем сюрпризе, а потом я поведаю тебе о своем, — насмешливо бросила митавская затворница.
— Извольте, ваша светлость. Со дня на день, а теперь с часу на час я ожидаю прибытия в Митаву одного великого человека, которого я выписал.
— Ты выписал? — воскликнула Анна Иоанновна.
— Да, я.
— Великого человека?
— Да, именно великого.
— Кто же он? — помимо своей воли испуганно спросила герцогиня.
Бирон промолчал. Только его глаза, властные, самоуверенные, все пытливее впивались в глаза царственной затворницы. И в это время — был уже одиннадцатый час ночи — в старых печах кетлеровского замка послышался скорбный, заунывный вой…
«У-у-у!.. А-а-а!» — доносились тоскливые звуки.
Анна Иоанновна побледнела. Она бросилась к Бирону и, охватив его шею своими пышными руками, затрепетала на его груди.
— Ты слышишь? Слышишь? — воскликнула она. — Опять этот страшный вой… Спаси меня, Эрнст, я не хочу умирать… Господи, как мне страшно!..
— Анна… милая моя!.. — актерски-сладким голосом воскликнул Бирон. — Приди в себя… придите в себя, ваша светлость…
«Ах!» — тихо пронесся чей-то подавленный шепот отчаяния за портьерой.
Анна Иоанновна, оттолкнув от себя Бирона, стояла в позе холодного ужаса, с широко раскрытыми глазами.
— Ты слышал? Слышал? — пробормотала она.
— Что? Я ничего не слыхал…
Голос Бирона тоже задрожал.
«Ах, эти проклятые бабы! — промелькнуло в его голове. — Они могут хоть кого свести с ума своими нелепыми страхами!..»
— Там… за портьерой… кто-то плакал и кричал страшным страданием, — продолжала лепетать Анна Иоанновна.
Бирон стал успокаивать ее. Он «воровским поцелуем» целовал пышные волосы русской царевны, и та, чувствуя около себя присутствие сильного мужчины, мало-помалу успокоилась.
— Так кто же этот «великий» человек, о котором ты говоришь, Эрнст Иванович? — спросила она.
— Это — тот человек, для которого прошлое, настоящее и будущее является открытой книгой. Он всемогущ; он может все предвидеть, все предугадать, все предсказать.
— Колдун? — по-московски затряслась «ее светлость».
Бирон, презрительно усмехнувшись, произнес:
— Ах, ваша светлость, вам, казалось бы, давно было пора отрешиться от «мамушкиных сказок»! Колдуны, бабы-яги, домовые и лешие — не по вашему сану. Нет, тот человек, о котором я говорю, которого я выписал и который скоро должен прибыть в Митаву, — не колдун, а величайший ученый, прозорливец. Он изучил тайны великого Востока, разодрав завесу таинственной Индии, этой колыбели человечества. Он постиг ту высшую премудрость, перед которой все наши познания — жалкий лепет ребенка. Для него нет неведомого, ибо он — великий магистр.