Бирон
Шрифт:
Рясоносцы молчаливо кивнули головой.
— Правда! Правда!
Остерман не мог удержаться от доброй понюшки табака, а затем продолжал:
— А коли правда — не угодно ли вам вот эту бумажку с подписью государыни? — И он отдал второе воззвание.
Общее недоумение читалось на всех лицах… Что это говорит и делает великий «оракул»?
Орлиным взором обвел собрание Остерман и произнес:
— Слушайте, господа, меня внимательно. В России должна быть неограниченная монархия. Когда власть царицы не будет ничем и никем связана, ограничена,
— Вы видите, — обратился Черкасский к «конспирантам», — великий птенец Петра Первого, знаменитый Остерман, сам член Верховного тайного совета, заявляет вам, что это мрачное учреждение надо уничтожить. Или и теперь вы станете сомневаться в том, что мы ведем безумную, опасную игру, которая может окончиться неудачей? Да разве, если бы это была неверная ставка, господин Остерман примкнул бы к нам?
Почти до утра шло тайное заседание заговорщиков во главе с будущим канцлером Остерманом.
XVII
Сон Анны Иоанновны
После ухода «смелого» Ивана Долгорукого, долго не могла прийти в себя Анна Иоанновна — а был уже час поздний, предутренний… Ужас овладел ею.
— Как могла я до того дойти? — охала она. — Что ж теперь будет? В полон попала я к князьям Долгоруким. Ежели строгость приму — они мне сейчас же о гуслях вспомнят. А Эрнст мой? Ну, как он узнает?.. — Несколько раз, чтобы успокоить себя, она подкреплялась стаканчиками вина, и с каждым новым приемом отравы у нее становилось легче на душе. — А что я сделала такого?.. Эка важность, подумаешь! Да разве я не царица? Что хочу, то и буду делать… — подбодряла она себя.
Красавец Иван Долгорукий неотступно стоял перед ее глазами. Она точно еще чувствовала его прерывистое дыхание, силу его медвежьих объятий.
С большим трудом ей удалось заснуть… Сначала сон был тревожный, часто прерывающийся. Анна Иоанновна вскакивала на постели и кричала диким, испуганным голосом: «Ой, ой!.. Пусти!» Но постепенно она успокоилась, и вскоре сон перешел в глубокий.
И страшное, диковинное стало сниться ей. [28]
Мрачная комната со сводчатым потолком — не то вроде огромного склепа, не то погреба — озарена багрово-красным светом. Этот страшный свет вырывается из пасти огромной печи, стоящей в углу. Целая масса каких-то странных, непонятных предметов заполняет почти все пространство унылого подземелья. Анну вводят и говорят ей:
28
Это был вещий сон: впоследствии все, за исключением личного присутствия Анны Иоанновны, сбылось наяву.
— Ваше величество, садитесь на этот стул. Сейчас вы увидите, как мы будем расправляться с врагами.
— Чьими врагами? — спрашивает она, стараясь рассмотреть лица тех, кто привел ее сюда.
— С моими! — слышится ей знакомый голос.
— Ах, это ты, Эрнст? — узнав Бирона, задает она вопрос.
— Да, это я. Ты, для которой я достал трон, изменила мне. За это ты обречена на страшную пытку: на твоих глазах первым будет замучен Иван Долгорукий.
Жутко, страшно царице. С тоской всматривается она в диковинные предметы, которыми заставлена комната.
— Что это, Эрнст? — робко спрашивает она, указывая на какое-то сооружение, похожее на качели.
— Это — дыба, — отвечает с отвратительной усмешкой ее фаворит.
— А это?
— Это — железные гвозди, которые вбивают под ногти пытаемым. Два гвоздя будут вбиты и Ивану.
— А что вот это такое? — показывает Анна Иоанновна на кресло.
— Это — для особо важных преступников: кресло раскаливают добела и потом на него сажают пытаемого…
Около печки сидит на корточках палач… Он подбрасывает поленья дров в печь, откуда летят искры.
Все больший и больший ужас овладевает Анной Иоанновной. Она пытается бежать, но ее грубо схватывает за руку Бирон.
— Куда?! — хрипло спрашивает он. — Бежать задумала? Нет, посмотри до конца!..
— Пусти меня, пусти, Эрнст! Мне страшно!.. — молит она. — Смотри, какие-то страшные руки хотят схватить меня.
Но Бирон молчит.
— Введите его! — кидает он затем приказ заплечному мастеру.
И вводят человека, полуобнаженного. Он молод, красив, но дрожит мелкой-мелкой дрожью.
— За что вы схватили меня? Я — Иван Долгорукий, а вы кто? — исступленно кричит он.
— А мы — палачи!
«Палачи?! Господи, где же я?» — с тоской думает Анна Иоанновна.
— Где ты? Знай, Анна, что ты в комнате пыток, тайных сыскных дел канцелярии, — шепчет, наклоняясь к ней, Бирон.
— Кто же учредил эту канцелярию?
— Я! — гордо отвечает Бирон. — Начинайте допрос с пристрастием!
И Ивана Долгорукого начинают допрашивать.
— Хотел ли ты простудить государя?
— Нет, не хотел. Сами посудите: какая мне от того могла польза быть, когда он меня другом своим ближним считал? — отвечает Долгорукий.
— А зачем же ты спаивал его?
— Сам он пить хотел…
— А девиц непотребных, заморских блудниц доставлял ты ему?
— Нет, не доставлял, — трясет головой Иван Долгорукий.
— Врешь, негодяй! — слышится ответ. — Ну-ка, ребята, взденьте его на дыбу!..
И князя Ивана вздымают. Слышится легкий хруст костей, и князь кричит:
— Ой-ой! Снимите, снимите, палачи! Тяжко мне, больно!..
— Сознаешься?.. — захлебываются от удовольствия палачи, в особенности Бирон.
— Сознаюсь!.. — еле слышно шепчет Долгорукий.
— Доставлял царю?