Бируни
Шрифт:
Не меньшей славой пользовался в Газне другой крупный поэт — Фаррухи. Сын мелкого провинциального чиновника, он сделал при дворе Махмуда блестящую карьеру — благодаря своему яркому таланту и виртуозной игре на музыкальных инструментах он стал одним из самых удачливых торговцев на газнийском «базаре красноречия». Успех и богатство опьяняли его, и, как многие отмеченные фортуной простолюдины, он искренне гордился тем, что может держаться на равной ноге с влиятельными сановниками. «Друзья мои — вельможи, — похвалялся Фаррухи в одной из касыд, — а зовусь я поэтом; я — поэт, но общаюсь только с вельможами».
В
Не таким тщеславным, а поэтому чуть более независимым был самый молодой в триумвирате газнийских поэтов — Минучихри. Его звезда взошла уже при сыне и преемнике Махмуда — эмире Масуде, но, хотя Масуд оказывал ему всяческое уважение и в своих меджлисах сажал лишь на одно место даже Унсури, особых материальных выгод ему этот почет не принес. Масуд, чрезмерно увлекавшийся дружескими попойками, осыпал подарками певцов, музыкантов и шутов, а изысканным панегирикам предпочитал грубую лесть второразрядных поэтов, из числа которых на первые роли выдвинулся некий Али Зинати.
Минучихри мучительно переживал эту несправедливость. Он был приверженцем беззаботного гедонизма, но превратности судьбы настраивали его на философский лад. «Раз всякое дело в мире кончается небытием, — писал он в одной из своих элегий, — не нагружай сердце ради мирских дел… Не стелись, как скатерть, из-за куска хлеба; не разогревайся, как таннур, ради брюха…»
В ту пору, когда Бируни появился в Газне, в местных литературных кругах еще вспоминали о случившемся несколько лет назад конфликте между Махмудом и Фирдоуси, автором эпической поэмы «Шахнамэ». Выслуживаясь перед султаном, придворные поэты соревновались в поношении Фирдоуси, на все лады хулили его поэму, называя ее сюжеты «сказками деревенского неуча», «россказнями простолюдина», недостойными внимания образованной публики. Особую враждебность к Фирдоуси проявляли Унсури и Фаррухи, угадавшие в дотоле неизвестном поэте из Туса опасного конкурента.
Иным было отношение к «Шахнамз» среди городских низов. Никто не знал, где нашел убежище Фирдоуси, скрывшийся от гнева султана, но написанная им эпопея из 60 тысяч бейтов тайно ходила в списках, передавалась из рук в руки, заучивалась наизусть.
Описанные в «Шахнамэ» подвиги доблестных витязей, смело вступающих в бой с иноземными поработителями, вызывали самый горячий отклик в сердцах людей, вселяли надежду на освобождение от тирании Махмуда, как две капли воды похожего на мифического злодея Зоххака, против которого восстал бесстрашный кузнец Каве.
Мир под его ярмом стремился вспять, И годы было тяжело считать. Волшба — в чести, отваге нет дорог, СокрыласьЭти строки цитировались с замиранием сердца, вполголоса или шепотом, с пугливым оглядом на дверь. Рассказывали и множество небылиц, из них постепенно складывался образ Фирдоуси — не того, который написал поэму и скрылся от травли и преследований неизвестно куда, а Фирдоуси легендарного, такого, каким его придумал и навсегда сохранил в своей памяти народ.
В Газне Бируни довелось услышать немало разных преданий. Сведущие люди утверждали, что Абу-л-Касим Фирдоуси родился в Тусе, в семье обедневшего аристократа-дихкана, между 932 и 941 годом. Несмотря на нужду, отец сумел дать ему основательное образование, включавшее знание арабского и среднеперсидского языков. Еще будучи юношей, Фирдоуси стал обладателем небольшого имения и мог, занявшись хозяйством, поправить свои материальные дела, но уже тогда его влекло иное поприще. В 30 — 40-х годах X века в среде родовой иранской аристократии пробудился жгучий интерес к прошлому Ирана, многие образованные люди посвятили себя изучению и записи древних преданий, эпических сказаний, легенд. Саманидские эмиры поощряли это движение, понимая, что лишь народ, обладающий исторической памятью, способен сохранить свою национальную самобытность, выстоять в годину испытаний, не дрогнуть под натиском внешних и внутренних врагов.
Понимал это и Фирдоуси, видевший, как над саманидской державой, расшатываемой феодальными усобицами и произволом местных правителей, сгущаются тучи и с севера постоянно возрастает угроза вторжения кочевников. Вот почему Фирдоуси отложил в сторону хозяйственные заботы и с головой ушел в изучение героических преданий, задумав написать гигантскую эпопею, которая сложила бы в одну цепь разрозненные звенья национального создания и стала бы мощным духовным оружием иранцев в борьбе против общего врага.
Фирдоуси не удалось преподнести свою поэму саманидскому эмиру Бухары. Работа над ней была завершена в 994 году, а через некоторое время саманидская держава рухнула под ударами Караханидов. Последняя иранская династия сошла с исторической сцены, и Фирдоуси вынужден был посвятить свой труд султану Махмуду, провозгласившему себя наследником Саманидов.
Этим фактом завершается исторически достоверная часть биографии Фирдоуси — далее идут сплошные легенды. Согласно одной из них в 1010 году Фирдоуси лично отправился в Газну, чтобы вручить Махмуду окончательную редакцию «Шахнамэ». Вот как описана встреча гениального поэта с султаном в средневековом сочинении «История Систана»:
«Фирдоуси написал «Шахнаме» в стихах и посвятил султану Махмуду. Он читал книгу султану несколько дней.
— Все «Шахнаме» — это ничто, — сказал султан, — разве только за исключением сказаний о Рустаме. А в моем войске тысячи таких мужей, как Рустам.
— Да продлится жизнь падишаха! — ответил Фирдоуси. — Не знаю, сколько в его войске таких мужей, как Рустам, но я знаю, что всевышний бог не создал другого такого человека, как Рустам.
С этими словами он поцеловал землю у ног султана и ушел. А султан вызвал визиря и сказал: