Бирюзовые серьги богини
Шрифт:
— Что там? — Сима подошла к начальнику экспедиции.
Хакан Ногербекович разложил на сиденье карту и сверялся с местностью.
— Да, дядя Боря прав, нам еще километра два-три проехать надо, до этой возвышенности, — начальник ткнул пальцем в карту, потом глянул вперед, — вон туда, уже видно.
— Можно, я пешком прогуляюсь? Устала в дороге, размяться бы, да и осмотреться хочется.
Хакан Ногербекович засомневался, а дядя Боря поддержал Симу:
— Тут не заплутаешь, недалеко, пусть погуляет девка, пары спустит, а то ругается на меня.
Хитрющая улыбка под усами и такой же хитрющий взгляд из-под густых запыленных бровей смутили Симу.
— Да не ругаюсь я, дядя Боря, ладно вам…
— Шучу я, дочка, прогуляйся, парни пусть за добром присмотрят. По коням! — крикнул он, и парни, с завистью поглядывая на Симу, полезли в пыльный кузов. — Только в реку не лезь, завязнешь, на месте сходни наладим, прямо к воде, — остерег напоследок заботливый дядька.
Сима дождалась, когда грузовик отъедет, и облако пыли, поднятое им, осядет на землю. Еще виднелся покачивающийся от тряски тент над кузовом, еще слышалось урчание мотора, но степь словно избавлялась от чуждых звуков, приглушая их своими. Застрекотали замолкшие было кузнечики, зашелестели кустики трав под напором легкого ветерка, аромат полыни приятно защекотал ноздри, к нему добавился запах мокрой глины, осторожным аккордом прозвучало кваканье лягушки. Прямо с неба полилась песня жаворонка. Сима задрала голову, стараясь рассмотреть птицу, но не увидела, зато услышала гул в степи, нарастающий с каждой минутой. Обернувшись туда, откуда они приехали, Сима увидела облако пыли, и в нем размазанные контуры большого табуна.
— Кони…
Кони мчались прямо на нее. Гул от десятков лошадиных ног становился все громче. Сима испугалась, инстинктивно попятилась, оступилась на берегу и упала в глину. Кажущаяся сухой, ее потрескавшаяся поверхность разломилась, как поджаренная корочка пирога, обнажив жидкую начинку, и Сима, пытаясь встать на ноги, по щиколотку увязла в густой жиже. Ладонь одной руки погрузилась до запястья. Симе удалось приподняться и выдернуть ногу, но кроссовок остался, а «чавк», с которым глиняное болото ответило на ее попытку освободиться, прозвучал усмешкой. Стоя на одной ноге, Сима развела руки в стороны, примеряясь к расстоянию до берега. Балансируя и стараясь не потерять равновесие, она попыталась сделать шаг, но не удержалась и шлепнулась назад с криком «Мамочка!». Руками Сима ощутила прохладную свежесть до самых локтей, а за пояс джинсов тоненьким ручейком поползла вода или жижа — Сима этого не могла увидеть. От тихого ужаса перехватило дыхание.
А кони уже неслись вдоль берега реки, косясь на барахтающегося в глиняной жиже человека. Когда табун умчался дальше, на берегу, освещенный с левого бока закатным солнцем, остановился всадник на черном, как вороново крыло, коне. Ветер, подувший сильнее, развевал его гриву, а сам конь, встав, как вкопанный, охаживал себя по бокам шикарным хвостом.
«Конский хвост», — пронеслось в голове Симы, волосы которой как раз были собраны в такую прическу. Только ее «конский хвост» облепила грязь, а хвост коня колыхался шелком.
Всадник слез, покопошился за седлом, и с толстой веревкой в руке подошел к берегу.
— Лови! — отрывисто крикнул он, и конец веревки, просвистев в воздухе, змеей лег рядом с Симой.
Она, откинувшись на один бок, с силой потянула руку. Глина, снова чавкнув, отпустила ее. Ухватившись за веревку, Сима вытащила вторую руку, затем приподнялась и тазом ушла в глину почти по пояс. Но веревка уже тянула пленницу коварной реки к берегу. Спаситель Симы привязал второй конец к седлу и, поддав коню по крупу, задал направление. Покрикивая на коня, он наблюдал, когда невесть откуда взявшаяся здесь девчонка выберется на расстояние вытянутой руки.
Сима, не выпуская веревки, поддалась вперед, но не смогла выдернуть ноги из жижи и плашмя повалилась в нее. Конь оказался сильнее болота и быстро вытянул Симу к берегу, протащив ее по оставшейся до него глине.
Выбравшись не без помощи всадника на колючую траву, Сима отфыркивалась, как лошадь. Жижа мало того, что стекала с ее лица грязными струями, она попала в нос, залепила глаза. Почувствовав под коленками твердую почву, Сима села, только хотела протереть глаза, как крепкая рука легла на ее руки, а на лицо полилась вода.
— Я сам, у меня только фляжка воды, а твои руки и канистрой не отмоешь.
Голос показался Симе приятным. Всадник, которого она не успела разглядеть — только очертания, — тонкой струйкой лил воду на ее лицо и, осторожно прикасаясь, пытался смыть глину, очищая ее с глаз, носа, губ. Вылив всю воду, спаситель Симы вытер ее лицо платком, и только тогда девушка, разлепив ресницы, смогла открыть глаза.
Прямо перед собой Сима увидела улыбающееся загорелое лицо. В глазах, словно спрятанных за идеально ровными и такими же черными, как и грива коня, бровями, играли смешинки. Озорной вихор, взлетавший под напором не менее озорного ветерка, прикрывал чистый лоб, а прямой нос парня показался Симе шедевром скульптора.
«Надо же, какой красавчик… — подумала Сима и тут же ужаснулась, — мама родная, а я…»
Ее глаза расширились, а парень, наблюдая за изменением выражения лица девушки, расхохотался, да так откровенно и задиристо, что и Сима, осознав трагикомичность своего положения, тоже захмыкала, в смущении опустив лицо.
— Ты кто? — спросил парень.
— Я?
— Нет, вон та лягушка!
Сима обернулась. Любопытная лягушка, усевшись на берегу, поглядывала на людей.
— Ты! Кто же еще?!
— Я… я — Сима, а ты кто?
— Я — Арман.
— Очень приятно…
Арман отвернулся, пряча улыбку.
— Мне тоже приятно, Сима. А туда зачем полезла? А если бы я не заметил тебя, что бы ты делала?
Сима уже собралась с мыслями. Рассказывать что-то не было смысла. Смех смехом, а надо идти, друзья уже беспокоятся, да и вымыться где-то надо… Сима встала. И только тогда поняла, что она в одних носках — кроссовки остались в глине, и не достать.
— Если бы не кони, я бы там не оказалась, — огрызнулась она, с тоской поглядывая на свои ноги, — это твой табун?
— Мой.
— Угу, — Симе нечего было ответить, только от злости на саму себя, на табун, на этого красивого парня, она чуть не расплакалась. — Что теперь делать? Как я пойду? А как мне все это смыть? — она беспомощно развела руки.
Арману стало жалко городскую. А что она городская он не сомневался. Хоть и грязная, а видно — ухоженная, нежная и стройная, как тополек…