Бирюзовые серьги богини
Шрифт:
— Успокойся, любимая, — Арман обнял Симу, — мы вместе спросим. Я отведу тебя к ней, попрошу, чтобы она с тобой поговорила. Только она не знает русского языка, я буду переводить, если ты разрешишь.
Сима разволновалась. На глаза навернулись слезы.
— Спасибо, Арман, — Сима почувствовала себя защищенной, будто высокая стена выросла между ней и ее тревогами, и стена эта — Арман. Арман… странное имя… Сима усмехнулась. Арман заметил.
— Что? Что тебя развеселило?
— Да, подумалось, что имя у тебя странное, и вспомнила свое.
От растерянности на лице Симы не осталось и следа. В глазах играли озорные зайчики, губы расплылись в улыбке.
— А что означает твое имя? — Арман с нежностью провел пальцами по щеке девушки, любуясь сиянием ее сапфировых глаз.
— О! Мое имя означает «нежная, трогательная».
— Так и есть, — он привлек ее к себе.
Поцелуй перевернул реальный мир вверх тормашками. Сима растекалась нежностью в крепких объятиях. В этот миг вся степь превратилась в сказку, и только две души владели ее просторами, как Тенгри и Умай небом.
— А мое имя переводится «мечта», — прошептал Арман Симе на ушко, когда она пальчиками ласково перебирала его кудри.
— Мечта?! Мечта! Ты — моя мечта! Мечта по имени Мечта! Арман, мне так хорошо с тобой!
Каждый день превратился в сказку. По утрам Арман всегда приезжал в лагерь археологов, иногда оставался, и тогда счастью Симы не было предела. Когда же возлюбленный уходил с табуном в степь, Сима замирала, превратившись в ожидание. Солнце не спеша переползало с востока на запад, и когда в его еще ярких лучах появлялся Арман — черноголовый, на вороном коне, похожий на посланника богов, Сима ликовала: «Мечта! Моя мечта!» Сердце купалось в нежности, лицо светилось, а взгляды, встретившись, обволакивали туманом любви.
Этот вечер был таким же счастливым, как все, но какая-то смутная тревога нет-нет да всплывала в душе Симы, но ласки Армана прогоняли ее и девушка, забыв обо всем, снова погружалась в мир любви.
Они долго смотрели в глаза друг другу, целовались, а время летело, как птица, и скоро белоснежные облака зарозовели, как щечки стыдливой барышни, а потом и вовсе стали пунцовыми. Солнце село, а Арман с Симой этого даже не заметили, и опомнились лишь тогда, когда первая звезда засияла в еще светлом небе, а кони, что паслись неподалеку, позвали хозяев громким ржанием.
— Мне влетит от наших, — Сима прикусила губу.
— Ты боишься молвы?
Вопрос насторожил Симу. Арман словно испытывал ее.
— Я волнуюсь за людей, которые ко мне очень хорошо относятся, а они волнуются за меня.
— Но они знают, что я с тобой.
— Потому и волнуются. Пошли. Надо торопиться, темнеет уже, — Сима решительно встала.
Арман свистнул, и Черногривый, подняв голову, заржал и затрусил к хозяину. Пегая кобыла не двинулась с места. Только ее бока подрагивали, и густой серый хвост охаживал их.
— Ишь, какая гордая! — Сима сама подошла к лошади, погладила ее, угостила яблоком и, дождавшись, пока она с хрустом его разжевала, взобралась в седло.
Покрывало ночи все плотнее укутывало степь. В небе одна за другой вспыхивали звезды. И вот над небесной рекой воспарил Лебедь, чуть ниже воссиял Альтаир, словно указывая путь хищнику к добыче. Но вечно лететь Орлу, и никогда он не сможет настигнуть звездного красавца, чьи крылья распластались над миром, как распятие.
— Как красиво, правда? — глаза Симы горели в темноте, как звезды.
— Правда, — Арман любовался ею и боялся продолжить разговор, окончившийся неловкой паузой. Но эта пауза тяготила его. Он чувствовал, как в его сердце все сильнее разгорается огонь любви, и боялся лишним словом испортить то, что так хорошо началось. Пока только началось. — Завтра я пораньше приеду за тобой, хорошо?
Сима молчала. Клубок чувств сплетался в ее сердце, но она чего-то боялась. Боялась и осуждения, и недоброй молвы. Арман прав, да, она не хочет, чтобы о ней думали, как о легкомысленной девушке. Она не Маринка, о которой чего только не говорят и оглядываются вслед, похотливо облизываясь. Но Арман! Как бы она хотела не расставаться с ним сейчас, а так и ехать рядом, всю ночь. Молчать, смотреть на звезды и чувствовать его дыхание…
— Смотри, кажется, мы уже дошли, — Сима заметила впереди огни.
— Нет, это машина. Слышишь, как она шумит?
Сима прислушалась. Да! И она даже знает, что это за машина!
— Это за мной, дядя Боря… говорила же, волнуются наши, ой, как нехорошо! — Сима ударила лошадь стременами по бокам. — Давай, давай, вперед! Арман надо поторопиться!
Дядя Боря заметил всадников только, когда они появились в свете фар. Он затормозил и клубы пыли, поднятые машиной, накрыли ее, словно только того и ждали. Арман придержал лошадей, ухватив за повод и пегую. Дядя Боря вылез из кабинки, матерно ругаясь и на пыль, и на девчонку, из — за которой пришлось ночью ехать по бездорожью.
— Ну, чего встали там? Идите сюда, это чего ж вы творите? Всех на уши подняли!
— Мы далеко уехали и не заметили, — пыталась оправдаться Сима, слезая с лошади прямо перед шофером.
— Не заметили! — передразнил дядя Боря. — Знаем мы, почему вы не заметили!
— Дядь Борь, — Сима чуть не плакала.
— Чего «дядь борь»? Залазь в кабинку! А ты за нами езжай, твои там всем табором у нас, вокруг камня сидят, и ты им, и Симка наша нужна.
Он хлопнул дверцей.
— А зачем мы оба понадобились? — Сима не на шутку встревожилась. Ладно свои, хоть и стыдно, но что местные подумают?
— Хакан сказал, что ты в знаках, что на камне, разбираешься, вроде как какие-то черточки, кружочки распознала. Вот местные аксакалы и хотят с тобой поговорить. Ну и бабка этого, — он мотнул назад, где подальше от машины, в стороне от пыльного хвоста, ехал Арман, — внука ищет. Как сказала, что вас не было у них в стойбище, так мы и заволновались все. Начальник меня отправил искать. А где искать? В степи? Ночью? — дядя Боря перекрикивал урчащий мотор, спускал пары, дав волю напряженным нервам. — Ты, Симка, не обижайся, но испугались мы за тебя. Степь ночью — это тебе не городской парк с фонарями! И волки водятся, и всякой другой живности полно, да и парня этого ты же совсем не знаешь, мало ли что!..