Бист Вилах. История одного Историка. Часть III: Наместник
Шрифт:
Ладно, можно допустить, что бесчувственного историка перенесли, облачили в древнее одеяние и подсунули ему ряженого оруженосца. Это ещё, хоть и с натяжкой, вообразить можно. Но позвольте! Куда в таком случае делась зима? Где снегопад и сугробы? О нет, превратить зиму в лето никак невозможно! А Дариор был уверен, что пробыл без сознания всего пару мгновений. Как же за этот ничтожный отрезок времени погодные условия могут так радикально перемениться?
Трудно было определить, в какой местности оказался Дариор. Солнце здесь ужасно пекло, а небо лучилось девственной чистотой. Сухая жёлтая почва хрустела под копытами лошадей. Вокруг раскинулся хвойный лес, а впереди мрачной громадой нависали хребты гор. Дариор неплохо знал
Дариор не представлял, что ждёт его впереди, в этом таинственном замке, и существует ли он вообще. Он не знал, как себя вести и что делать. Быть может, безопаснее будет развернуть коня и поскакать обратно к кладбищу? Если Дариора перетащили туда, то должны же остаться какие-то следы! Но что-то подсказывало: никто его не переносил.
Он всё ещё продолжал тешить себя надеждой о непонятном розыгрыше, раздувая и охраняя её, как робкий костерок. Но вот тропа стала пологой, впереди открылось чистое поле – и надежды Дариора рухнули. Вдалеке возвышался громадный средневековый замок, словно сошедший со страниц летописей времён Иоанна Доброго. Кто и почему назвал его замком, было непонятно. Абсурд!
Город – вот более подходящее название этой громаде домов, стен и башен. Именно город! Под словом «замок» мы обычно подразумеваем одинокий дом феодала. Нечто монолитное, незыблемое, выдолбленное из цельного куска камня. А это был город – со зданиями, улицами, храмами и площадями.
К тому времени, как вдалеке показалась высокая стена замка, тянущаяся по массивному холму, солнце уже достигло зенита. Было очень жарко – такого пекла Дариор не ощущал давно.
Конь историка был явно выносливее и резвее лошадки оруженосца, потому Дариор весь путь гарцевал впереди, тем самым увиливая от разговора. Но вот Лафос неожиданно пришпорил лошадь и поравнялся с историком. Кажется, отношения между наместником и оруженосцем были весьма простецкими и не обременялись условностями. К тому же Лафос, похоже, уже забыл о странном поведении своего сюзерена.
– Уф, ну и жара! – пропыхтел оруженосец, протирая лоб мокрым платком. – Поскорей бы уж пошли дожди.
– Но, думаю, что в холод зимой было не лучше! – улыбнулся Дариор.
Лафос горячо закивал:
– О да, сир. Помню смерть вашей матушки. Ужасное событие – вы, должно быть, до сих пор подавлены?
Вот как! Выходит, наместник замка Вильфранш – сирота. Что ж, в этом он идентичен с Дариором.
Человеку, вышедшему из XX века, трудно представить, как должен вести себя средневековый рыцарь со своим оруженосцем. Да, Дариор был историком, но это вовсе не значит, что он должен знать всю историю! Насколько он представлял, рыцари средневековья постоянно разбрасывались клятвами и заумными пространными тирадами. Если верить сэру Артуру Конан Дойлу, то рыцарь и пяти минут не мог прожить, не сказав: «Клянусь святым Георгием» или просто «Клянусь душой». Это были довольно эластичные выражения, в обиходе порой заменявшие самые разные высказывания – от конкретного обещания до восклицаний вроде «чёрт тебя возьми» или просто «ничего себе».
Вот и сейчас Дариор решил начать с этого.
– Клянусь святым Ивом! – воскликнул он, откопав в памяти вечную клятву Бертрана Дюгесклена. – Я до сих пор тоскую по матушке. Это был серьёзный удар по моему мужеству, клянусь… э-э-э… эфесом.
В современном мире человека, сказавшего такое, в лучшем случае просто не поняли бы. Ну, или как минимум посмотрели бы на него оторопелым взглядом и сочувственно покачали головой. Здесь, в каком-то там среднем веке, эта фраза, пожалуй, не вызвала бы удивления. Но нет – Лафос воззрился на историка так, будто тот сказал нечто совершенно невразумительное. Дариор мысленно выругался: «Ну, а что ты хотел, чёртов оруженосец?
А главное – найти ответы на них весьма и весьма затруднительно. Да и как их найдёшь, когда даже не знаешь, как заговорить с местными жителями? Дариор принялся вспоминать, не случалось ли чего-нибудь подобного с кем-то из литературных героев. На ум пришли «Принц и нищий» Марка Твена. Конечно, не самый лучший пример, но воспалённый мозг Дариора не мог отыскать в недрах памяти ещё что-нибудь подобное.
Как вёл себя нищий, внезапно оказавшись при дворе, о котором читал только в книжках? Никто из придворных не заметил подмены, и все приняли «гавроша» за юного Эдуарда. Почему? Да потому, что и вообразить-то такую подмену невозможно! Стало быть, здесь Дариору опасаться нечего. Кто ж поверит, что вместо знатного наместника в седле гордого гунтера восседает обычный историк из будущего? «Обычный историк из будущего», по правде говоря, звучит не так уж и обычно.
Итак, что сделал нищий, оказавшись в другом мире? Ведь, по сути, жизнь у престола была для него другим миром. Ещё более далёким, чем прошлое для историка. Да ничего он не сделал. Просто пытался соответствовать своему новому статусу. А все вокруг считали, что бедный принц просто заболел и потому забыл, как подобает себя вести, как разговаривать, как отдавать приказы…
Выходит, и Дариору необходимо сделать то же самое – притвориться больным! Любого обычного человека, внезапно сошедшего с ума, наверняка бы отправили на костёр. Но ведь он наместник! Иоаннит! А кто посмеет хоть пальцем прикоснуться к столь знатной особе?
В голове историка созрел план. Одно это уже обнадёживало.
– Видишь ли, Лафос, – начал Дариор, тщательно подбирая слова. – Я действительно сильно ударился головой. Мне нужен лекарь. Я многого не помню… Мой разум словно окутан туманом в летний рассвет.
Конец получился неплохим, и оруженосец тоже не заметил подвоха. Как и следовало, он помрачнел и принялся жалобно причитать. Тогда новоиспечённый наместник попросил его напомнить ему о прошлом, дабы воссоздать память. И Лафос принялся охотно рассказывать.
Оказалось, что Дариор жил в Париже и был сыном славного рыцаря Жака де Рено. Вместе с отцом он нередко отправлялся в походы против разбойников, тем самым заслужив уважение короля и ордена, – ну точно как в летописи.
В те дни на улицах царствовала чума, и даже жестокая война с Англией была шуткой по сравнению с ней. Болезнь играла с людьми, как с погремушками, то отпуская, то забирая обратно туда, откуда нет пути назад. Выходя на улицу, люди заранее прощались с близкими, потому что только самые удачливые, от кого не отвернулась фортуна, возвращались обратно. Несмотря на знатное происхождение, Дариор с отцом не смогли найти лекаря для матери и после её гибели перебрались из Парижа в Тулузу – подальше от смерти. Тут-то Жаку де Рено и поручили наместничество в замке Вильфранш. Этот замок был важным стратегическим пунктом. Как и предполагал Дариор, он находился в горах между Францией и Испанией.
А далее в рассказе оруженосца было что-то невразумительное. Якобы из Рима против госпитальеров направили целую армию. Зачем? Новый крестовый поход? Это бред – такого в истории не было!
Однако долго править Жаку не удалось – он скончался. И тогда орден призвал на освободившееся место сына бывшего наместника. И Дариор, вместе с верным оруженосцем, немедля покинул Тулузу. По дороге он решил навестить могилу отца, которого похоронили на кладбище иоаннитов, к юго-востоку от замка. Вот, собственно, и вся хронологическая цепочка. Теперь хоть что-то прояснилось.