Битая грань
Шрифт:
Рука пригоршней скользнула под волосы, освобождая пряди, накрыл горячей ладонью шрам на шее… Кастрирует гада за то, что его девочке поломал все самоуважение и веру в себя! Исполосует на ленты за каждую секунду ее боли и шрамов, душевных ли, физических!
Господи! Весь словно пылает: желанием, злостью, нежностью к ней и примитивной потребностью поиметь, пометить, своей сделать, чтоб вся в его запахе; в испарине, кожа к коже и в его сперме, да… Не против, выходит? Готов на ее условия? Хоть и со своими оговорками, про которые прямо сейчас Катюше
И защитить ее охота, утешить, дать ощутить, как у него от Катерины крышу сорвало; какой важной и ценной вдруг эта девочка для него стала!
Без тормозов же сейчас! Какофония дикая! И при этом еще какие-то вопросы выяснить пытается. Огонь легкие изнутри выжигает, испепеляет нутро, рождая внутри что-то новое и еще непонятное даже самому Ольшевскому.
— Никогда. Никому. Не смей. Верить. Будто ущербная. Ясно?! — приказал, выдохнув жестко эти отрывистые, резкие слова ей в ухо почти. Крепко обхватил затылок Катерины, заставив опять на него глаза перевести. — Никогда! Ты — идеальная. Моя идеальная. И самая лучшая. Что бы там по итогу не вышло! Зарубила себе в голове это, котена, ясно?! — губы уже почти на ее губах, ловит ртом удивленное, чуть встревоженное, но жаркое дыхание с легким ароматом виски. — Блин, татушкой это тебе набью, если сомневаться станешь! Чтоб не забыла никогда!
И новая дрожь, снова чувственная! Да!
— С-а-а-аша… — она это прямо-таки простонала ему в губы. С таким каким-то трепетным, ошеломленным, чисто женским вздохом и стоном.
Ай, *ля! Знал же, что у него от этого крышу сорвет! Стоит ее стон услышать… В голове не огонь уже, вулкан пышет! И в груди дыра, прожгло насквозь влажным взглядом Кати, придыханием, чувственным трепетом ее тела, который он своим впитывал. Все! Нет больше ограничений и доводов, не хватит уже сил размышлять или говорить.
Потом дообсуждают!
— Господи, Катя! Еще, малышка! — впился в ее рот, алчно, нагло, прикусывая губы. Облизывая и втягивая в себя. — Я хочу, чтобы ты стонала без остановки, котена! Чтобы у меня уши заложило от того, как тебе хорошо, поняла?! — тем же приказным тоном прохрипел ей в рот, распластав по двери своим телом практически.
Руками жадно начал шарить по всем этим обалденным изгибам, стягивая платье вниз, пытаясь добраться до груди. А она начала его сорочку дергать, пиджак так вниз потянула, что заставила Санька тот скинуть, иначе удавила бы такой своей горячностью, ей-богу!
Сжал ее плечи, не отпуская рот Катерины, дернул на себя, отрывая от опоры, приподнял, понимая, что не сдержится! На х*ен порвет на ней платье сейчас! Не мог утерпеть, задрал и юбку Кате на пояс. Нитки таки затрещали… Видимо, теперь там приличный разрез. Ничего, он такое любит!
— Са-а-аша! — а она и смеется, и стонет, как он велел, и его кусает, царапает ногтями!
— Э-э, нет, котена! — прикусил ей легко губу, отпустил. На шее кожу втянул в рот, натуральный засос поставил! — Предупреждал же — здесь я буду кусаться, — напомнил с таким же смешком.
Легко
Его как к разным полюсам с ней тянуло! И жестко, жадно поиметь хотелось эту женщину, свою, до одури наслаждаясь ее телом, погружаясь, теша себя…
И ее избаловать одновременно! Чтоб до крика и гортанного стона, и кончала под ним. Чтобы он это в каждом ее вздохе чувствовал, слизывая испарину с кожи Катерины. Уверен был, что это слаще меда ему покажется.
И как совместить это все? Ведь не выдержит, уже все «стоп-краны» сорвало!
Понес ее к дивану, продолжая целовать шею. Приподнял еще выше, перехватив под ягодицы. И прямо через это чертово платье прикусил сосок, что дразнил его одним своим существованием на ее теле, твою мать! До второго дотянулся, и тоже сжал губами, зубами; забрался рукой под задранную юбку. И без каких-то церемоний, на которые уже сил нет, под кружево белья, в о**енительную влажность! Для него такая горячая и мокрая уже, мля; трепещущая под этими пальцами, жарко отвечающая на поцелуй!
Два пальца в ее тело сходу, ощущая, как Катерину затрясло уже! Задохнулась, выгнулась на его руках, заставив их опасно накрениться над диваном. И он решил «заземлиться» от греха подальше. Опустил, упер ее в подушки, не выпуская из объятий.
— Не больно, котена? — реально не хотел дискомфорта для нее. Только такую же нирвану, как его сейчас накрывала с головой.
— Хорошо, Са-а-аш! — она так его имя умудрялась выдыхать, что у него только от звука член набухал и пульсировал, будто уже в ней! — Знала, что с тобой иначе будет. Хорошо… Так здорово! Как горю вся! Еще хочу, больше! — запрокинула голову, закатив прикрытые веками глаза, вжалась затылком в подушки дивана.
Видно, что на всю катушку наслаждается, как он и планировал… А Санек… Проняло. Вспыхнуло. Но… тупо отодвинул закипевшие в голове мысли!
Вот это все, что выдавала своими неосторожными словами, он потом осмыслит и из нее вытащит. И воздаст, кому надо. Потом…
Сейчас другое в приоритете.
— Как ты хочешь, малышка? — сиплый голос.
Толчок пальцев вглубь, чтобы снова ему в рот застонала сладко и протяжно, а он выпил этот звук так, как греб**ный вампир кровь пьет! И еще захотелось! Вот она какая, оказывается, — «неутолимая жажда»! Придавил, погладил набухший клитор большим пальцем; дразнил, размазывая по самой чувствительной точке ее же собственную шелковую влагу.
А Катя ему в плечи своими ногтями… До крови расцарапала уже, небось. Ну и по фигу! И подается вперед бедрами, сама же насаживаясь ему на руку.
— Мне уже все равно, Саша! — прошипела Катерина так, словно курить начала. Ее трясло все сильнее с каждой секундой. И стонала на каждый его толчок. — Тебя в себе хочу! — дернулась так, что он повалился на нее всем телом, захохотав, хоть ни капли не меньше дубасило страстью и похотью!
— Сама попросила, — хрипло рыкнул, рванув свой ремень на брюках свободной рукой.