Битая карта
Шрифт:
— Хотел, чтобы я развернул кампанию, — пробормотал Джек. — Но я никак не мог. Почему вы начинаете этот крестовый поход, мистер Джек? Чтобы помочь старому другу. А что это за друг, мистер Джек? Тот, который отрезал голову собственной жене. А теперь прошу меня извинить. Да, и не забудьте проголосовать за меня на следующих выборах… — Он засмеялся пьяным завывающим смехом, безумным, плачущим смехом. Наконец он все же расплакался, слезы потекли по его щекам, падали в стакан, который он по-прежнему держал в руке.
— Грегор, —
Он позвал его еще раз. Еще и еще. Тихо, еле слышно. Джек шмыгнул носом, глотая слезы, и посмотрел на него мутным взглядом.
— Грегор, — сказал Ребус, — вы убили свою жену?
Джек отер слезы рукавом рубашки, шмыгнул носом, снова вытер глаза и отрицательно покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Нет, я не убивал жену.
Нет, ее убил Уильям Гласс. Он убил женщину под Дин-Бриджем, и он же убил Элизабет Джек.
Ребус пропустил всю эту шумиху. Он вернулся в город, ничего об этом не зная. Поднялся по ступенькам участка на Грейт-Лондон-роуд, ни о чем не догадываясь. И вошел в здание под раздраженные возмущенные крики. Господи Иисусе, что тут происходит? Неужели участок решили оставить в покое? Неужели не будет переезда на Сент-Леонардс. Значит, если он не забыл свой обет, то должен переехать к Пейшенс Эйткен. Но нет, это не имело никакого отношения ни к дальнейшему существованию участка, ни к превращению его в прах. Причиной шумихи был Уильям Гласс. Патрульный полицейский натолкнулся на него — тот спал среди мусорных баков за супермаркетом в Барнтоне. Его задержали. Он заговорил. Ему давали суп, без конца поили его кофе, давали сигарету за сигаретой, и он говорил и говорил.
— И что же он говорит?
— Говорит, что убил их обеих!
— Что?
Ребус задумался. Барнтон… Не так далеко от Куинсферри. Они решили, что он двинет на север или на запад, а он вернулся в город… Если только он был в Куинсферри.
— Он признается в обоих убийствах.
— Кто его допрашивает?
— Старший инспектор Лодердейл и инспектор Дик.
Лодердейл! Боже милостивый, вот кто на седьмом небе от счастья. Вот то, чего он ждал, последний гвоздь в кофеварку старшего суперинтенданта. Но у Ребуса были другие дела. Он для начала хотел найти сестру Джека, Гейл Джек. Только она, вероятно, теперь звалась иначе? Он просмотрел протоколы по операции «Косарь». Гейл Кроули. Вот она. Ее, разумеется, отпустили. Адрес она дала лондонский. Ребус нашел одну из женщин-полицейских, которая ее допрашивала.
— Да, она сказала, что собиралась уехать. Мы же не могли ее задержать, верно? Да и не хотели. Дали ей пинок под зад и сказали, чтобы больше здесь не появлялась. Невероятно, правда? Вот так вот взять и поймать Гласса!
— Да, невероятно, — сказал Ребус.
Он сделал ксерокс с протоколов и фотографии Гейл Кроули, приписал кое-что. Потом позвонил приятелю в Лондон.
— Инспектор Флайт слушает.
— Привет,
В ответ смех.
— Это ты мне говоришь? Сам ведь и убедил меня остаться.
— Не мог допустить, чтобы ты ушел от нас.
— Значит, хочешь попросить меня об услуге?
— Дело официальное, но тут важна скорость…
— Как всегда. Давай выкладывай.
— Дай мне номер твоего факса, я вышлю подробности. Если найдешь ее по этому адресу, прошу тебя поговорить с ней. Я там записал два номера телефона. В любое время можешь меня застать либо по одному, либо по другому.
— Два телефона? Глубоко нырнул?
Глубоко нырнул… и чего мне не нужно, так это аварийного сброса…
— Можно и так сказать, Джордж.
— Что она собой представляет? — Вопрос относился к Пейшенс, а не Гейл.
— Она представляет собой семейные ценности, Джордж. Кошечки, собачки, ночевать дома, свечи, огонь в камине.
— Идеальная женщина. — Джордж помедлил. — Даю вам максимум три месяца.
— Чтоб тебе! — сказал Ребус, ухмыляясь.
Флайт снова смеялся.
— Тогда четыре, — сказал он. — Но это мое последнее слово.
Покончив с Лондоном, Ребус направился в единственное место, побывать в котором ему было совершенно необходимо, — в мужской туалет. Часть потолка здесь обвалилась, и ее прикрыли куском коричневого картона, на котором какой-то шутник нарисовал огромное глазное яблоко. Ребус помыл руки, высушил их, поговорил с коллегой-детективом, угостил его сигаретой. Его могли бы прижучить за бездельничанье. Он и в самом деле бездельничал. И делал это с определенной целью. Дверь открылась. А вот и он. Лодердейл собственной персоной — самый частый посетитель туалета во время допросов.
— Каждый раз, когда отлучаешься, — сказал он Ребусу, — подозреваемый сильнее потеет, потому что не знает, что происходит, какие поступили новости.
— И какие же у нас новости? — спросил Ребус.
Лодердейл улыбнулся, поплескал водой себе в лицо, похлопал по вискам и по загривку. Он, похоже, был доволен собой. И что особенно настораживало: от него не пахло.
— Кажется, наш старший суперинтендант на сей раз прав, — признал Лодердейл. — Это он сказал, что мы должны сосредоточиться на Глассе.
— Гласс признался?
— Считай, что так. Но, видимо, он сначала хочет перебрать все способы защиты.
— Что это значит?
— Что виновата пресса, — сказал Лодердейл, вытираясь. — На эту мысль его натолкнула пресса. Чтобы убить еще раз. Дескать, все от него этого ждали.
— Можно подумать, он костяшка домино, которая мечтает поскорей попасть на свое место.
— Я никаких слов ему не подсказываю, если ты это имеешь в виду. Допрос записывается на магнитофон.
Ребус отрицательно покачал головой: