Битая ставка
Шрифт:
Прибывшие ходили по хатам, уточняли наличие свободных мест и устраивались на ночлег. Когда уже село солнце, группа бойцов во главе с молоденьким и низкорослым командиром зашла в хату Марфы. Младший лейтенант, встретив хозяйку у порога, спросил, нельзя ли ему разместить у нее несколько красноармейцев?
— А кто вы, сынки, будете?— ответила вопросом на вопрос хозяйка.— Да вы заходите до хаты,— и, пропустив пришедших, сама вошла за ними.
— Младший лейтенант Бодыков!— браво, с восточным акцентом представился хозяйке командир.— Мы, как бы это вам сказать... пушкари.
Бодыков
— Стоят у меня уже. Их спросить надо. Если они не против, потесниться можно.
На разговор из соседней комнаты в расстегнутой по-домашнему гимнастерке и без ремня вышел высокий пожилой военный со знаками отличия техника-интенданта первого ранга.
— В чем дело, младший лейтенант?
— Товарищ техник-интендант первого ранга! Командир огневого взвода младший лейтенант Бодыков. Разрешите обратиться?
— Да, обращайтесь.
— Мы зашли насчет размещения наших красноармейцев в этой хате. Хозяйка не возражает.
— Здесь занято. Поищите в других домах, где свободно. Ведь в селе немного войск, так ведь? Я думаю, место найдется?
— Место-то найдется, да вот какое дело: нам нельзя далеко от матчасти уходить.
— Ничего, найдете место поблизости. Можете идти, младший лейтенант.
Выйдя от Кононовой, Бодыков чуть было не пустился бегом. Но нельзя: он был с бойцами. Только спустя полчаса сумел передать по полевому телефону:
— Товарищ пятый? Я — Крым-2. Калибр снаряда точно соответствует калибру орудия.
— Пятый вас понял,— ответили в трубку.
— Так... Положение проясняется.— Капитан Чаянов, едва положив трубку, стал составлять шифровку в штаб Васина о том, что у «интенданта» на подбородке, с правой стороны,— родинка.
С рассветом улица, где стоял дом Марфы Кононовой, зашумела и заметно оживилась. В садах и огородах, а то и просто на обочине заросшей травой сельской улице, под развесистыми тополями разместились наспех замаскированные пушки, автомашины, тракторы. В огородах подальше от людского глаза стояли большие, покрытые новым добротным брезентом, странные, ранее невиданные автомашины с покатыми назад кузовами. Возле них неотлучно находился красноармеец с винтовкой, близко никого не подпускал.
В армейский лексикон уже просочилось песенное слово «катюша». И хоть назвали этим ласковым словом секретный по тому времени реактивный миномет, его очень быстро стали узнавать люди, даже не сведующие в военной технике.
— Дядя, это «катюши»?— приставали к часовому мальчишки.
— А ну марш отсюда! Идите в другое место!
Что мог еще ответить боец шустрым и любознательным мальчишкам? Только то, что положено постовому.
Прослышав о чудо-машинах, стоящих в огороде Кононихи, на них посматривали издали и взрослые, а уходя, загорались надеждой, что, может быть, эти машины помогут остановить наконец фашистов...
С приходом военных оживилось притихшее с началом войны село. Зазвенело гармошками, песнями станичных девчат над Кубанью. И что там война, если в круг вышел парень в лихо сдвинутой набекрень пилотке и с шашкой — извечным атрибутом казацкой доблести. Что с того, что ноет спина после долгого дня работы на колхозном току, если гармонист грянул веселую кадриль. Трамбует землю солдатский кирзовый сапог, топает в такт ему легкий девичий каблук. Малиновым звоном вызванивают кавалерийские шпоры на ногах у парня. Взял их напрокат у конника артиллериста, потому что его пушка на мехтяге, и ему ни шпоры, ни шашка не положены. Взял для этого круга, для этого танца, для этой чернобровой казачки...
Интендант и его подчиненные, против обычного, в этот день не спали. Редко выходили и во двор. Хозяйка слышала, как кто-то из них сказал:
— Нелегкая их принесла!
Они ждали, что артиллеристы не задержатся в селе. Но надежды их не только не оправдались, но получилось еще хуже. Во второй половине следующего дня на улице против дома Марфы остановилась команда новобранцев, одетая еще в привычную домашнюю одежду, с вместительными «сидорами» в руках и за плечами.
— Стой! Привал! Никому не расходиться!
Командир, что привел новобранцев, тут же ушел куда-то в сопровождении председателя сельсовета.
Шумная и пестрая группа — кто сел, а кто лег, устало вытянув натруженные длительной ходьбой ноги.— Задымила цигарками. Некоторые стали разворачивать свои мешки и доставать снедь. Другие, отделившись, двинулись с кружками через улицу к колодцу.
Поглазеть на происходящее — еще гостей бог принес!— вышли старики и ребятня. Некоторые подходили ближе, здоровались за руку или просто слегка приподнимали картуз. Новодмитриевцев новобранцы заинтересовали даже больше, чем бывалые фронтовики. Пожилые казаки завязывали с парнями беседы о самом главном, что волновало : откуда они, из каких мест, какие виды на урожай в тех краях, удастся ли собрать его в этом году, беспокоит ли немец, как управляются в поле, если всех казаков на войну позвали? Заканчивались эти неторопливые беседы непременным пожеланием анафемы супостату Гитлеру.
Вернулся командир, подал громкую команду: «Становись!» Сопровождаемые ребятишками, новобранцы двинулись в другой конец улицы, к школе. Там их разместили на постой. А утром следующего дня парни были уже в новеньком «хэбэ» и обмотках. И сразу начались напряженные занятия за огородами, на берегу Кубани. Одна группа, поднимая дорожную пыль, старательно маршировала, стремясь «взять ногу», как этого настойчиво требовал проводивший занятие младший командир, другая, расположившись в тени, разбирала и собирала русскую трехлинейку, третья неумело, но зато яростно колола штыком набитое соломой чучело, изображающее врага.
А неподалеку от дома Марфы, в углу сада, еще одна группа новичков-артиллеристов осваивала орудие.
Шли обычные, ничем не примечательные будни воинского подразделения. И вряд ли кто-либо из молодых бойцов, как, впрочем, и из бывалых пушкарей, мог заподозрить, что стоят они в этой не очень удобной для дислокации станице совсем не случайно...
Во второй половине дня во двор зашла девушка лет двадцати в форме военфельдшера с туго набитой санитарной сумкой через плечо. На ее стук из хаты вышла Марфа.