Битая ставка
Шрифт:
А Марфа вздыхала:
— О, боже! Еще и фрица-то здесь нет, а люди гибнут! Вот беда, вот напасть!
Спустя два-три часа вернулась Ольга, усталая и расстроенная.
— Ну, что там у вас, доченька, стряслось? Насмерть-то никого?..
В это время из комнаты вышел интендант и тоже поинтересовался: как, мол, там?
Ольга, отворачивая закатанные до локтей рукава гимнастерки, ответила:
— Заряд, говорят, не тот. Пытались зарядить пушку, а он выстрелил. Двое легко ранены, наш комбат больше пострадал — руку и грудь задело. Хорошо, говорят пушкари,
— Ох беда, беда,— причитала Марфа,— и когда все это, девонька, кончится.
— Вот так боги войны!— иронически усмехнулся интендант,— даже зарядить орудие не умеют, а собираются еще воевать! Плохо обучены, зелень. И комбат, видимо, шляпа.— И возвратился к себе.
Ольга смотрела вслед ему таким взглядом, что Марфе подумалось невероятное: не скройся тот за дверью, у него на спине задымилась бы гимнастерка. Она подошла к Ольге, взяла ее за рукав и ободряюще, успокаивающе кивнула. И как же Доброва была благодарна этой женщине, понявшей ее в момент душевного смятения.
Ольга взяла себя в руки: раскисла, чуть не сорвалась! Пусть слово, пусть только взгляд, но она сейчас даже на ненавидящий взгляд не имеет права.
Какая же сволочь этот интендант. Что может знать эта темная личность о наших командирах, про которых говорит с таким пренебрежением! Что знает он о старшем лейтенанте Коробове!
А ходит «комбат» в артиллерийских петлицах всего полмесяца. В сейфе у Васина хранится маузер с медной пластинкой «За храбрость от НКВД СССР», полученный начальником погранзаставы Коробовым перед войной. Ольге лишь известно, что старший лейтенант в составе одного из полков войск НКВД особого назначения весной 1942 года высадился с десантом в Крыму. Участвовал в тяжелых боях, и вместе с войсками Крымского фронта отходил через Керченский пролив на Тамань.
Там-то Доброва впервые и увидела этого молодого, с отпущенными для солидности рыжими усами командира. Они вместе тогда прибыли к своему начальнику — майору Васину для прохождения дальнейшей службы.
К вечеру, когда солнце уже скрылось за горизонт, а землю начали окутывать сиреневые кубанские сумерки, за Ольгой прибежал красноармеец — посыльный.
— Вас там доктор вызывает, из штаба приехал,— выпалил он одним духом и тотчас выбежал.
Ольга заторопилась, прихватила санитарную сумку и вышла.
Вернулась спустя час-полтора. Марфа Степановна, придя с фермы, уже управилась с домашними заботами и сидела возле окна, что-то штопала.
— Дежурить вот надо возле комбата,— громко, чтобы слышно было за стеной, сказала Ольга,— уколы делать.
— Что, здорово его, комбата вашего?
— Да не очень, грудь легко поражена осколками, а вот рука сильно, выше локтя, к тому же правая. Как бы кость не была повреждена. Вы уж простите меня, Марфа Степановна, если вас разбудят. За мной через каждые четыре часа будут прибегать, надо уколы комбату делать, чтобы заражения не было.
— Ничего, Оля, не беспокойся. Я ко всему привычная.
В середине ночи, а затем и перед рассветом Доброву будил связной — стучал в окно. Она уходила, возвращалась, снова уходила. Когда уже начало рассветать, Ольга пришла с очередного вызова и, не раздеваясь, прилегла на лежанку. До восхода солнца не сомкнула глаз. Слышала, как ка носках, осторожно прошла к выходу хозяйка на ферму доить коров.
Поеживаясь от ползущего из плавней тумана, Ольга вышла во двор к рукомойнику. Умылась и, присев у окна, стала расчесывать и укладывать волосы. По совету «приезжавшего доктора», которым был майор Васин, она должна всячески вызывать на разговор «интенданта», в частности на разговор о происшедшем ЧП.
— Ну, как дела, медицина? Плохо? Дострелялись? — За спиной у Ольги стояли старшина и Вальков.
— Нет, ничего, товарищ техник-интендант,— Ольга продолжала заниматься своей прической.— Никто даже в госпиталь не попал. Хотя доктор предлагал комбату эвакуироваться. А он ни в какую. Говорит, что ранение пустяковое, за неделю-другую все заживет.
— О, видно, вояка ваш комбат! Похвально, похвально! А наперед твоим пушкарям наука будет: надо соблюдать осторожность. Кто это вас снабжает такими снарядами?
— Не знаю я этих дел,— пожала плечами Ольга.— Видимо, какие-то снабженцы, интенданты, такие же, как вы.
— Остра!— восхитился собеседник.— Но это не нашей службы дело. Нас больше интересуют лошадки, сенцо, овес, от орудий мы подальше стараемся быть.
Двое суток подряд через каждые три-четыре часа Ольга бегала через улицу в дом, где находился раненый. Ночью, когда ее будили, она нарочито громко скрипела половицами, разговаривала с посыльным, а через 20—30 минут возвращалась, снова стучала сапогами, разговаривала с хозяйкой, укладывалась спать.
— Ох и измоталась я уже, сил нет! Скоро на ходу засыпать буду,— сказала она однажды, возвратившись после очередного вызова.
Утром, покосившись на приоткрытую дверь в соседнюю комнату, Марфа завела разговор.
— А что, Олечка, давай раскинем умом, как сделать лучше. Может быть, сюда его взять, комбата твоего. Ему меньше беспокойства здесь будет, да и тебе маяться меньше придется с ним, не бегать по ночам. Сделаешь укол или перевязку, да и спи себе спокойно. А то ведь ни днем ни ночью нет покоя. Я думаю, что наши постояльцы не будут против.
Постояльцы молчали.
Чем больше Ольга узнавала Марфу Кононову, тем больше восхищалась ею. Лежали как-то они, беседовали перед сном.
— Сыны мои,— рассказывала хозяйка,— когда я провожала их на войну да плакала, говорили, что все равно побьют Гитлера и вернутся домой. Старший, Сашко, гутарил: «Что ты, маманя, плачешь по нас? Мы идем бить фрица, чтобы тебе и всем нам спокойнее жилось. Или ты хочешь, чтобы он сюда заявился и ты снова батрачила, как до колхозов на Кузьмовых?»—Кулаки такие здесь у нас были.