Битва богов
Шрифт:
Поздно вечером, оглядываясь за горы, где мерцало тусклое зарево, выбрел Сисара к шатрам мирных кочевников — кенеян. Шлем он потерял в дороге, лицо скрывал грим из жирной копоти и пыли. Все тело сочилось болью после целого дня на крутых тропах, ноги были стерты до мяса; на затылке саднил большой ожог, кожа слезала мокрыми лоскутами.
Собрав последние силы, начальник отряда доковылял до шатра, где жил данник царя Иавина, кенеянский вождь Хевер, человек хитрый, но более развитый, чем его соплеменники. Видимо, хозяин был дома, огонек светильника теплился за чуть отодвинутым дверным полотнищем. После ада в долине Киссона и мучительного пути через горы все казалось добрым сном: уютный свет, тишина, шорохи в козьем загоне, стадо островерхих шатров под дубами, запахи навоза и парного
Сисара отдернул полотно и заглянул в шатер. Он ошибся: дома была лишь жена Хевера. Широкобедрая и плосколицая, вовсе не женственная Иаиль шила, сидя на вытертом ковре, а кругом возились ее голые дети. Подслеповато моргал фитиль в глиняной плошке.
Женщина узнала Сисару сразу, порою он заезжал к Хеверу на шумной самокатной повозке — выпить вина, потолковать…
— Зайди, господин, — сказала она. — Мужа моего нет, он поехал в Кадес за сбруей для лошадей. Но ты зайди, я угощу тебя и приму, как подобает.
Из поданного кувшина Сисара умыл руки и лицо; затем вошел и блаженно растянулся на войлочной подстилке. Иаиль напоила его тепловатым кислым кумысом, принесла оливкового масла, и гость смазал ожог на шее, немного утихомирив боль.
Как ни заставлял себя начальник отряда думать о важном, о том, что в штабе его наверняка считают погибшим, — дремотная вялость овладевала измученным Сисарой. Что толку терзать себя, коль скоро нет при нем ни рации, ни даже ракетницы на тот случай, если его станет разыскивать вертолет?.. Останься Сисара на поле боя и не сгинь под обстрелом с воздуха, его бы наверняка живьем освежевали «заречные»… Главное, он уцелел — значит, есть шансы выбраться отсюда. Наутро он облачится в долгополую одежду Хевера, купит у вождя лошадь и поскачет к морю. Бегства Сисары не видел никто, ушел он тростниками, речной долиной, — погоня вряд ли будет выслана, и не позднее, чем завтра вечером, он достигнет потайной бухты, куда заходят патрульные катера.
Так оно и произойдет. Спокойнее, дружище, спокойнее!.. Сейчас тебе надо отдохнуть. Хорошенько отдохнуть до рассвета…
Самый смелый из детей, курчавый малец с торчащим, будто морковь, пупком, приковылял и вытаращился на гостя, не зная, заплакать или улыбнуться. Сисара сделал ребенку гримасу, пытаясь насмешить…
Оставив шитье, хозяйка быстро оглянулась. Глаза Сисары были закрыты.
Она бесшумно подошла вплотную, наклонилась — грузная, как медведица… Веки гостя дрогнули, приподнялись. Он еще не спал, хотя глядел с сонной беззащитностью.
Иаиль прикрыла Сисару шерстяным одеялом и вернулась к своему шитью. Командир лишь благодарно покивал головою и завозился, устраиваясь поудобнее… Говорить не хотелось. Да и о чем он смог бы говорить с этой дремучей бабой, наверняка видящей в нем опасного колдуна?.. Она в жизни не поймет, какая беда надвигается на земли ханаанян и все прилегающие страны. «Заречные», потомки адептов Внешнего Круга, что спаслись в малых убежищах Приморья, пытаются восстановить допотопную мировую империю. Это шестьсот тысяч беспощадных фанатиков, уверенных в своей богоизбранности; их воины храбры и великолепно обучены, женщины обильно рожают, а Меру то и дело подбрасывает им подарочки из своего арсенала. За много лет до сегодняшней битвы мощным артобстрелом были обрушены стены старейшего из после потопных городов, Иерихона; выжжен напалмом город-крепость Гай; гигантские осветительные ракеты превратили ночь в день и тем повергли в трепет армию пяти ханаанских царей под Гаваоном… До недавних пор мы удерживали за собою морское побережье, теперь приходится отступать. Склады оружия и боеприпасов в подземельях штаба сектора почти опустошены. Надо искать новые пути сопротивления. Готовиться к тысячелетней войне. Но все это потом… завтра…
На миг еще прояснело сознание Сисары; почудилось ему, что осторожные шаги хрустят вокруг шатра, сжимается кольцо крадущихся врагов. Верный пистолет сразу по приходе в дом был засунут Сисарою под изголовье. Выхватить его, вскочить, распахнуть вход… Нет сил. То, должно быть, топчутся козы. Завтра…
Окончив шить, Иаиль накормила грудью полугодовалую девочку. Все с тем же бездвижным, словно у зверя, лицом вышла вперевалку на двор
Дождавшись, пока перестанет извиваться тело, хозяйка отвела входное полотнище. Снаружи блеснули шлемы, нагрудники и концы копий.
Глава ІІ
В тот раз Старик вызвал меня не в служебный кабинет, а к себе домой, на Шарнгорстштрассе.
Не знаю, почему, но перед тем, как ехать к Старику, я оставил машину на берегу канала и долго гулял пешком, точно прощаясь с городом. Сходил на Унтер-ден-Линден, к старому Фрицу [21] , славному тем, что лучшие поэты и философы его эпохи ютятся под хвостом королевского коня. Сейчас памятник был забран досками и сквозь щели гневно таращился в небо, точно высматривал очередную армаду… В те тоскливо-сырые дни конца февраля враг ждать себя не заставлял: тут и там за крышами гнойно дымили пожарища; истерически завывая, проносились санитарные машины. Порою, знакомая улица оказывалась перерезанной рухнувшим домом…
21
Старый Фриц — памятник прусскому королю Фридриху Вильгельму.
Кружным путем вернулся я на набережную, перешел мост и долго стоял перед хмурыми колоннами Пергамона. Тяжеловесная пародия на античный храм, серо-черная от въедливой копоти, наводила меня на обычные мысли о нашей навязчивой, чисто немецкой гигантомании.
Я не люблю столицу, ее липкий туман, безвкусно-пышные закопченные громады — но стойкое предчувствие разлуки отзывалось глухою болью. Словно не увижу больше ни мутно-зеленой Шпрее под мостами, ни толстых лап надземки над изрытой бомбами Александерплатц.
Когда я вошел в кабинет Старика, хозяин сидел, склонившись над столом, и лишь поднятием отечной руки приветствовал мое появление. Пепел из трубки только что просыпался на разложенные игральные карты, и Старик неуклюже сдувал его. Такой уютный, краснощекий рождественский дедушка. И обстановка самая мирная: потертые кожаные кресла, стол под лампой в виде бронзового Меркурия, ряды книг… Не надо только присматриваться к фотографиям на стеллаже. Они могут надолго лишить покоя. Люди, что сняты рядом с молодым Стариком, теперь командуют армиями и повелевают странами. Их фамилии много лет звучат уже для немцев, как имена воскресших языческих богов. Вряд ли они вывешивают у себя дома фото, где запечатлены в одних трусах, горланящими с кружкою пива. Но Старику можно все. Его вряд ли тронет даже Первый Адепт. Сам Глава Ордена побаивается Старика, хотя тот занимает скромную должность консультанта «Аненэрбе» [22] по индо-тибетским учениям.
22
«Аненэрбе» — система «научно-исследовательских» институтов в структуре СС, занятая, главным образом, обоснованием исключительности «нордической расы».
— Бруно, — сказал Старик, дождавшись, пока я нырну в «гостевое» кресло. — Ты хочешь кофе, чаю или рюмочку «Эделькирш»?
Больше всего ему нравится, когда гость, отказавшись от угощения, просит набить табаком одну из многочисленных трубок. У Старика завидная коллекция.
Трубку майссенского фарфора с серебряной крышкою подарил ему когда-то Гиндербург.
Я отказываюсь от угощения, выбираю скромный, хорошо обкуренный «брайяр» и прошу набить его. Хозяин подносит мне трубку вместе с разожженным трутом. Табачная смесь бесподобна, она благоухает чем-то довоенным, цветочно-безмятежным…