Битва богов
Шрифт:
Надвигалась ночь. На синеве с проклюнувшимися звездами тускнели сахарные изломы горных цепей. Мне предложили келью, но я задержался во дворе. Оставшись один, достал яшмовую коробочку, а из нее — то, что вручил мне при расставании Старик; то, что носил при себе злосчастный Винклер, а затем оно исчезло с трупа, непостижимым образом оказавшись в столице райха, в «азиатском» кабинете моего наставника… Камень размером с конский каштан, тепловатый на ощупь и немного мылкий, будто стеарин. В нем, стекловидно-темном, жил зеленоватый огонек, точка света, скорее угадываемая, чем видимая. Но вот я поднял камень, протянул его к Северу, и точка стала разгораться, набухла с вишневую косточку… Я обводил рукою горизонт, пока не нашел нужное
Теперь я мог обходиться без карты.
Отступление второе
Иудея, І век н. э.
И приступил к Нему искуситель и сказал: если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами.
Сухой наждачный ветер больно хлестнул песком. Адепт невольно отвернулся, заслонил лицо рукою. От ветра жара не спадала, точно дышала плавильная печь. Свежее дуновение недалекого моря преображалось в этих проклятых местах. Было непонятно — как вообще сумели вырасти кусты, ржавыми прутьями торчавшие из наметенных дюн? Возле каких исчезнувших вод поднялась щетина тростников, теперь иссохших и ломких?
Адепт шагал уверенно, ведомый ощущением человеческой ауры — упругий, подтянутый, не умеющий уставать. За крутобоким холмом он свернул и, решительно хрустя щебнем, двинулся через раскаленное каменное поле. Новая громада вставала впереди, купол растрескавшихся скал, полузасыпанный песками. Наконец, под нависающим гигантским карнизом, в душном сумраке пещеры адепт обрел того, к кому стремился.
То был юноша лет девятнадцати, застывший в позе лотоса, костлявый и почти обнаженный. Лоскут выгоревший ткани покрывал его чресла. Волосы слиплись и висели сосульками, лицо было опущено. Он медитировал.
Сняв зеркальные очки, пришелец долго смотрел на молодого йогина. И, наверное, не просто смотрел. Скоро ребра юноши чаще заходили под кожей. Очнувшись, поднял он еще отуманенные глаза, странно светлые и прозрачные на смуглом нервном лице. Вздрогнул. Осознав событие, начертил в воздухе охранительный знак шагающего Солнца. Адепт усмехнулся, не разжимая губ. В Меру рисовали тот же крест со сломанными концами, но «шагал» он в обратном направлении.
Видя, что гость в зловещей переливчато-черной одежде, с золотым крылатым диском на груди, не тает и не обращается в бегство, юноша опасливо спросил:
— Кто ты?
И, не получив ответа, выкрикнул:
— Если демон, отступись — нет здесь тебе добычи, я поклоняюсь Богу единому, ом!..
— Разве твои наставники не объяснили тебе, что нет ни демонов, ни богов?
— Бог есть правда, а демоны ложь, — уверенно сказал отшельник. — Он один, а у лжи много обличий, потому демонов без числа.
— Недурно, Ессе! — Гость благосклонно кивнул, словно учитель, довольный знаниями ученика. — Значит, если я скажу правду, ты признаешь, что я послан Богом?
Юноша колебался недолго:
— Может быть, ты скажешь маленькую правду, чтобы скрыть большую ложь?..
— Ты осторожен, Ессе. Или предпочитаешь, чтобы тебя называли Кришной? Я слышал, ты хочешь принять его имя.
Настороженное лицо отшельника чуть смягчилось.
— Это и мой любимый герой, — продолжал адепт, усаживаясь в тени скального карниза. — Помнишь? Его едва не прикончили в детстве: царь Канса, получив предсказание, что некий младенец из города Матхуры вырастет и убьет его, велел перебить всех новорожденных в этом городе. Но Кришна все-таки спасся, стал взрослым и убил злого царя… Знаешь, и о тебе уже ходит подобная легенда! Люди считают, что ты должен расправиться с тетрархом [24] …
24
Тетрарх —
— Но зачем? Я никого не собираюсь убивать. Мне бы хотелось установить на земле закон любви…
— Прекрасно! Великолепно! — поднял палец обрадованный адепт. — Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. Хочешь, чтобы люди полюбили друг друга, перестали насильничать и теснить слабых? Обратись к самым простым человеческим чувствам. Голод! Смотри, сколько кругом голодных. Накорми их, и любовь просто затопит землю!..
— Как, как я смогу это сделать?.. — горько вздохнул Еcce. — Вся Иудея — сплошные камни и песок…
— Только решись, — вкрадчиво заговорил черный адепт. — Объяви своим… наставникам, что ты выходишь из-под их опеки, и мы дадим тебе силу сделать песок и камни плодородными. Здесь будет колоситься пшеница, вырастут финиковые пальмы…
— Мало дать хлеб голодным, — кротко, но твердо сказал юноша. — Хлеб этот должен быть чист. Во имя ли Господа и правды Его накормлю я людей?..
— Значит, пусть лучше голодают? — резко спросил гость. — Пусть гибнут дети, и матери тщетно выжимают молоко из пустых сосцов своих?!
— Кровь свою отдал бы я за них, — был тихий ответ. — Но вечные муки души — не горше ли смерти тела?.. Не только хлебом должен жить человек, но и словом, и мыслью, идущими от Бога.
— Хорошо, — дернув желваками, сказал адепт. — Проповедуй свое… то есть, Божье слово, учи их великим истинам. Но виден ли свет свечи, горящей под спудом? Нет, свечу надо поставить на высокий подсвечник! Чтобы вести за собою народы, нужны власть и могущество. Хочешь открыть школы в каждом городе? Хочешь, чтобы твои слова размножили переписчики в тысячах книг? Стань царем, как Кришна! — Увлекшись, адепт вскочил, подсел к юноше, обнял его за тощие плечи и горячо зашептал: — Да не паршивым тетрархом, куклою на руке прокуратора [25] , — стань принцепсом [26] Ромы! Тиберий едва держится на троне — покойному Августу он всего лишь пасынок. Его племянничек, Германик, парень честолюбивый и командует рейнскими легионами. С помощью этих легионов можно вышибить Тиберия, а потом… В общем, это наше дело. Тебе стоит сказать сейчас одно слово — «да», и через год ты Цезарь. Неплохо для сына еврейского плотника, а?..
25
Прокуратор — в данном случае, римский наместник Иудеи, Самарии и Идумеи.
26
Принцепс — официальный титул римского императора.
Ессе деликатно высвободился из объятий гостя.
— Твои слова заманивают и дразнят, чужеземец. Меня предупреждали, что посланцы Меру коварны…
— Но разве я предлагаю что-нибудь дурное? Ты же хочешь улучшить жизнь для всех бедных, гонимых, несчастных. А кто это сделает лучше, чем повелитель мира?!
— Нет, — покачал головою отшельник. — Такой путь не для меня. На крови поставишь ты мой престол, на обмане и предательстве. Мне ли перешагивать через трупы Тиберия и Германика, сталкивать меж собою армии? Бог отвернется от меня, Великодушные изгонят из своей среды. Как ты не понимаешь? Давая помощь из рук, обагренных кровью, я тем самым развращу людей, смешаю для них понятия добра и зла. Пусть лучше будут бедны, но не приемлют благ, добытых преступлением.