Битва двух империй. 1805–1812
Шрифт:
Качество людского материала, из которого формировались полки, разумеется, оставляло желать лучшего. Во время массовых рекрутских наборов 1806–1811 гг. требования к качеству рекрутов были значительно снижены; в строй допускались лица в возрасте от 17 до 37 лет. Минимальный рост, допустимый для поступления в армию, определялся в 2 аршина 3 вершка (155,6 см). В ходе же наборов 1812 г. разрешалось принимать на службу людей ростом 2 аршина 2 вершка (151,1 см) и возрастом от 18 до 40 лет. [9]
[9]
Столетие Военного министерства 1802–1902…
В общем, средний рост солдат российской армии 1812 года составлял только 1,60 м, что по современным понятиям соответствует среднему росту 13-летнего ребёнка. Это связано, конечно, с тем, что общий средний рост европейского населения был значительно ниже современного. Сверх того, к общей низкорослости населения добавлялось и то, что помещики явно не стремились пополнить ряды армии своими крепостными крестьянами могучего телосложения. Приведённый показатель роста явно не соответствует расхожему штампу плечистого гренадера «чудо-богатыря», но таковы объективные данные. Для сравнения отметим, что средний рост французского солдата был тоже не особенно велик, но всё же достигал 1,65 см. [10]
[10]
Соколов О. В. Армия Наполеона. СПб., 1999, с. 62.
Во время рекрутских наборов в ходе войны 1812 г. требования к качеству рекрутов еще понизились. Было дано распоряжение: «…не браковать: редковолосых, разноглазых и косых, — ежели только зрение их позволяет прицеливаться ружьем, с бельмами и пятнами на левом глазе, заик и косноязычных, если только могут сколько-нибудь объясняться; не имеющих до 6 или 8 зубов боковых, лишь бы только были в целости передние, для скусывания патронов необходимые; с маловажными на черепе наростами, не препятствующими носить кивер или каску; с недостатком одного пальца на ноге, если это ходьбе рекрута не затрудняет; имеющих на левой руке один какой-либо сведенный палец, не препятствующий заряжать и действовать с ружьем; принимать и кастратов». [11]
[11]
Цит. по: Ульянов И. Э. Регулярная пехота 1801–1855. М., 1997, с. 10.
Определяя, какого из крестьян отдать в солдаты, помещики, естественно, выбирали не только слабых, но и тех, от кого было меньше всего пользы в хозяйстве: «Если среди его крестьян или слуг есть неисправимый вор, то он (помещик) отсылает его, — рассказывал Ланжерон. — За неимением вора, он отдает пьяницу или лентяя; наконец если среди его крепостных находятся одни лишь честные люди, что почти невозможно, то он выбирает самого слабосильного. Существуют весьма строгие законы относительно приема этих рекрут, их роста, возраста, наружности и здоровья и даже качеств, которыми они должны обладать; но доказано, что законы эти, как к несчастию и многие другие, легко обходятся в России, и поэтому на 50 рекрут, посылаемых в полки, приходится много таких, которые, в силу этих законов, не должны бы были быть приняты» [12] .
[12]
Ланжерон А. Ф. Русская армия в год смерти Екатерины II. Состав и устройство русской армии. — PC, 1895, т. 83, № 3, с. 148–149.
Впрочем, это не означало, что боевые качества русской армии были плохими. Наоборот, она традиционно славилась своей выносливостью и отвагой. Вот что писал о русских солдатах тот же автор: «Из всего здесь прочитанного видно, что я был прав, говоря, что русская армия должна была быть наихудшею в Европе. Каким же образом происходит, что она одна из лучших? Русский солдат приписывает это Николаю-угоднику, а я приписываю это русскому солдату; действительно, благодаря тому, что он лучший солдат в мире, победа всюду ему сопутствует!.. Воздержный как испанец, терпеливый как чех, гордый как англичанин, неустрашимый как швед, обладающий восприимчивостью к порывам и вдохновению французов, валлонов и венгерцев, он совмещает в себе все качества, которые образуют хорошего солдата и героя… покойный прусский король, знавший толк в военном деле, говорил о русских: „Их гораздо легче убить, чем победить, и, когда их уже убили, их надо еще повалить…“ Несокрушимые твердыни или опустошительные потоки, воздержные, когда надо, дисциплинированные, когда того желают, они подчиняются всему одинаково скоро; одетые или не одетые, накормленные или умирающие с голоду, получающие свое жалованье или не получающие, они никогда не ропщут, идут вперед всегда и при одном слове „Россия“ и „император“ бросаются в огонь» [13] .
[13]
Там же, т. 84, № 5, с. 199–200.
Тот же Ланжерон в рапорте императору докладывал о сражении при Рущуке 22 июня (4 июля) 1811 г.: «22 числа в моем каре в течение часа турецкие ядра скосили 123 солдата и 30 коней. При этом ни один человек не наклонил головы, а две трети солдат были рекруты этого года. Такова русская пехота» [14] .
Несмотря на высокие морально-боевые качества, русская армия унаследовала от предыдущих времен многие архаичные установления, которые требовали немедленных изменений. В январе 1810 г. военным министром стал генерал от инфантерии Барклай де Толли. Военный министр весьма пессимистично оценивал тогдашнее состояние русской армии. Он считал, что в кампаниях 1805–1807 гг. войска находились в куда более благоприятном положении, чем накануне новой войны. Вот что он докладывал графу Румянцеву в августе 1810 г.: «Тогда российские армии, будучи в союзе с Австрией, Англией, Пруссией и Швецией, вступали в брань увенчанные лаврами побед. Испытанные в тысяче счастливых сражениях, храбрые воины бестрепетно несли жизнь на жертву для Государя и отечества, поставляя единою наградою подвигов своих — безсмертную славу. Чувство непреодолимых воинов возвышало душу каждого. Цветущее состояние финансов представляло обильные источники для продолжения войны; напоенный твердым предубеждением к славе, любовью к Государю, отечеству и преверженностью к закону дух воинства и народа открывал наилучшие надежды к окончанию сей войны».
[14]
Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-Учёнаго Архива Главного Штаба. Отдел I. Переписка русских правительственных лиц и учреждений. СПб., 1900, т. 4, с. 179.
Теперь же, по мнению Барклая де Толли, ситуация изменилась: «Вместо сильных и мужественных войск, полки наши составлены большей частию из солдат неопытных и к тягостям войны неприобвыкших. Продолжительная нынешняя война затмевает в них наследственные геройские добродетели, дух национальный от бремени усильной и бесполезной войны, как и силы физики, начинают ослабевать» [15] .
Именно поэтому военный министр наметил большую программу реформ, которые были призваны подготовить русскую армию к войне с сильным противником. Прежде всего Барклай де Толли справедливо считал, что необходимо заботиться о солдате, уменьшив тем самым огромные даже по меркам того времени санитарные потери русской армии. Общих сводных данных по потерям этого типа в эпоху Александра не имеется, но ряд данных позволяет оценить их порядок. Так, в ходе русско-турецкой войны 1806–1812 гг. российская армия потеряла в общей сложности около 150 тыс. человек, из них только около 30 тыс. погибли на полях сражений, остальные умерли от болезней. [16] То есть на долю санитарных потерь приходилось не менее 80 % общего количества смертности в этой войне.
[15]
Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 1, ч. 1, с. 80.
[16]
Рукописный отдел РНБ, Ф 73 № 275 Langeron. Journal des campagnes faites au service de la Russie… t. 5, p. 45.
Благодаря педантичности российской администрации в эпоху правления Николая I существуют сводные данные о потерях в 1825–1850 гг. За этот период, полный военных походов и близкий по своей специфике александровскому, русская армия потеряла убитыми 30 233 солдата. А от лишений, болезней за тот же период умерли 1 062 839 человек, [17] что составило 40,4 % от призванных на службу, или около 40 тыс. человек в год. Правда, среди закончивших свой жизненный путь в госпиталях были и умершие от ран, но их количество можно примерно сопоставить с количеством убитых, причём последних наверняка было больше. Следовательно, округленными цифрами, от оружия противника погибло около 50 тысяч человек, а от лишений — миллион. Иначе говоря, соотношение 1: 20. Не экстраполируя буквально эти данные на интересующий нас период кануна войны 1812 года, можно, тем не менее, с уверенностью сказать, что санитарные потери в русской армии были никак не меньше указанных 80 %, а скорее, даже выше этого процента.
[17]
Зайончковский П. A. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978, с. 114.
В письме генерал-лейтенанту Штейнгелю в 1810 г. военный министр указывал: «По моему мнению, нет другой причины к умножению больных и даже смертности, как неумеренность в наказании, изнурение в учениях сил человеческих и не попечение о сытной пище. Вашему пр-ству по опыту должно быть известно закоренелое в войсках наших обыкновение: всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании; были даже примеры, что офицеры обращались с солдатами безчеловечно, не полагая в них ни чувств, ни разсудка. Хотя… мало-помалу таковое зверское обхождение переменилось, но и поныне еще часто за малые ошибки весьма строго наказывают…» [18]
[18]
Отечественная война 1812 года. Материалы ВУА…, т. 1, ч. 1, с. 53.
Реалия, о которой говорит официальное письмо военного министра, вполне подтверждается многочисленными свидетельствами современников. Вот что писал в своих воспоминаниях офицер Елисаветградского гусарского полка Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен: «Была еще одна черная сторона: безжалостное, тиранское обращение с солдатами. Не только за преступления и проступки, но и за ошибки на ученье наказывали сотнями палок. На ученье вывозили палки, а если нет, то еще хуже: наказывали фухтелями и шомполами по спине. Много удушливых и чахоточных выходило в неспособные. И все это против проникнутаго благочестием, повиновением, преданностию, готоваго на всякое самоотвержение русскаго солдата — идеала воина! Жестокость доходила до невероятнаго зверства. При производстве в офицеры из сдаточных, некоторые начальники скрывали полученный о том приказ, придирались к произведенному, наказывали его несколькими сотнями ударов палками, чтобы, по их словам, у него надолго осталось в памяти» [19] .
[19]
Остен-Сакен Д. Е. Отрывок из летописи Елисаветградского гусарского полка. — Военный сборник, 1870, № 10, с. 245.