Битва двух империй. 1805–1812
Шрифт:
В июле 1808 г. граф Стадион пригласил к себе русского посла в Вене, князя Куракина, и в долгой беседе достаточно откровенно изложил намерения своего двора начать войну с Францией. Об этом разговоре Куракин направил подробнейший рапорт в Петербург, где, в частности, писал: «Граф Стадион… сказал… что никогда ещё Австрия не имела лучше укомплектованной и снаряжённой армии». Он указал на «занятость императора французов испанскими делами» и на то, что «они приняли тревожный для Франции оборот благодаря решительности испанцев» [6] .
[6]
Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского Министерства иностранных дел. М., 1963, т. 4, с. 296–297.
В общем, в вежливой дипломатической форме было заявлено, что Австрия собирается нанести удар, пока Наполеон занят в Испании, и что австрийский император очень надеется если не на содействие русских, то, по крайней мере, на их благожелательный нейтралитет.
Если эти переговоры велись в тайне, то огромные военные приготовления габсбургской монархии невозможно было скрыть. Наполеону война в центре континента была совершенно не нужна, ведь все его мысли были заняты борьбой с Англией, а теперь ему ещё и срочно нужно было как-то расхлёбывать кашу, которую он заварил в Испании. Он считал, что проще и логичнее избежать этой войны, прибегнув к помощи русского союза. Теперь вопрос о разделе Турции, Босфоре и Дарданеллах откладывался на неопределённый срок. Нужно было спешно остановить австрийцев. Перенесенная на осень 1808 г. встреча императоров в Эрфурте в корне меняла свою повестку.
23 сентября 1808 г. Наполеон покинул загородный дворец Сен-Клу, и его походная карета покатилась на восток. Ещё ранее, 14 сентября, Санкт-Петербург покинул Александр, ему предстоял более долгий путь. Молодого царя провожали слёзы и мольбы его матери, призывавшей сына ни за что не встречаться с корсиканским чудовищем. «Вы ответите за это путешествие перед императором и перед Россией!» — якобы воскликнула она, обращаясь к гофмаршалу Толстому.
Здесь нужно на некоторое время прервать хронологическое повествование, чтобы немного остановиться на вопросе позиции знати по отношению к русско-французскому союзу вообще и влиянию вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны в частности.
За несколько дней до отъезда Александра на встречу с Наполеоном его мать написала ему пространное письмо, которое, если привести его целиком, заняло бы почти десять страниц этой книги. Но оно важно нам не как шедевр графомании, а как документ, резюмирующий точку зрения консервативной оппозиции политике царя.
Как уже отмечалось выше, в результате войн 1805–1807 гг. усилилась неприязнь русского дворянства по отношению к Наполеону и новой Франции, особенно среди высшей аристократии. Причины этой враждебности изложены в предыдущей главе.
Однако, как кажется, единодушие оппозиции тильзитской политике обычно сильно преувеличивается. Подавляющее большинство свидетельств настоящей ненависти к Наполеону русской знати исходит из мемуарной литературы, которая абсолютно вся окрашена эмоциями, появившимися в ходе войны 1812 г. и сразу после неё. Фактически это не характеристика мнения русского дворянства и народа в 1808 или в 1809 году, а описание чувств, охвативших большую часть русского общества во время Отечественной войны.
Но нас интересует состояние России после Тильзита. И здесь всё не так просто, как кажется. Вот что писал об империи Наполеона в январе 1809 г. знаменитый московский журнал «Гений времени»: «Исполинскими шагами приближается сие государство (Франция), обратившее на себя в течение 20 лет внимание всего света, к неожиданной степени величия и силы. Руководствуемое благоразумием великого мужа, имеющего во власти своей судьбы многих миллионов людей, оно перерождается и вводит совершенно новый порядок вещей. Последние следы ужасного безначалия (революции), опустошавшие сию землю в течение нескольких лет, в прошедшем году (1808) совершенно исчезли. Новое наследственное дворянство заступило место древнего… Престол Наполеона получил от этого большую прочность и новый блеск… Народное просвещение получило новый порядок и поручено Императорскому университету. Для облегчения учения заведены пансионы (стипендии) и сыновья заслуженных офицеров размещены по училищам. Фабрики и мануфактуры приходят в цветущее состояние…» [7]
[7]
Гений времени, 1809, № 4, с. 13–14.
А на страницах ещё более известного «Вестника Европы» под редакцией Василия Жуковского в это же время можно было прочитать следующее: «Сам Наполеон, рождённый для военных беспокойств и военной славы, торжественно изъявил готовность свою к пожертвованиям для восстановления желаемой тишины в Европе» [8] . Что же касается недавних событий в Испании, симпатии авторов журнала очевидны: «…Хитрые британцы не упустили случая распространить мятежи в Испании, пользуясь отсутствием войск французских. В северных и южных провинциях… вспыхнуло пламя ужасного мятежа; народ, подстрекаемый изуверством и жестокостию, бесчеловечно умертвил начальников своих и многих французов, поселившихся в Испании» [9] .
[8]
Вестник Европы, 1809, январь, № 1, с. 63.
[9]
Там же, с. 66–67.
Всё это очень далеко от почти ставшего аксиомой, особенно в советской историографии, мнения, опирающегося в свою очередь на точку зрения известнейшего исследователя русской мемуаристики Н. Ф. Дубровина, работавшего в конце XIX века. В исследовании этого автора можно прочитать: «Таково было тогдашнее настроение общества, мысль о мщении и народная ненависть к Наполеону росли ежедневно. „Чувство ненависти к французам после Тильзитского мира, — пишет К. А. Полевой, — было во всех мыслящих русских“» [10] .
[10]
Дубровин Н. Ф. Русская жизнь в начале XIX века. М., 2007, с. 246.
Можно только подивиться эпохальным обобщениям на основе подобных «свидетельств», учитывая, что автору мемуаров, на которые ссылается Дубровин, Ксенофонту Андреевичу Полевому, в момент заключения Тильзитского мира было… 6 лет (!!), а написаны они были примерно через полвека после наполеоновской эпохи!
Но возвратимся к матери Александра. Её письмо — куда более важный документ, ибо написано оно было в 1808 г. и, следовательно, выражает мнение своей эпохи, а точнее — взгляды самых ярых консерваторов, одним из лидеров которых она являлась. Даже далеко не сторонница революционных преобразований царствующая молодая царица Елизавета Алексеевна с возмущением писала о Марии Федоровне: «Императрица (вдовствующая), которая как мать должна была бы поддержать и защищать интересы своего сына, из самолюбия стала главой фронды. Все недовольные, которых весьма много, группируются вокруг неё. …Не могу передать, насколько меня это возмущает» [11] .
[11]
Rey М.-Р. Alexandre I. Paris, 2009, p. 246.
Итак, о письме. Что касается положения Европы, Мария Фёдоровна категорична: «Общее положение дел за границей представляет в высшей степени грустную и поражающую картину. Европа подчинена велениям кровожадного тирана… Несчастный молодой король (Фердинанд VII) томится в замке, который, вероятно, будет его могилой… Поражённый первой действительной неудачей, он (Наполеон) находится в состоянии кризиса… если испанцы будут продолжать держаться и торжествовать над ним — их пример увлечёт другие народы, стонущие под игом…» [12]
[12]
Русский архив, 1911, № 1, с. 5, 6, 11.
Если бы мы не знали, кто пишет это письмо, можно было бы подумать, что это произведение какого-нибудь карбонария, готовящего революцию против безжалостного угнетателя. Но как это ни смешно, о народах, «стонущих под игом», пишет властительница миллионов крепостных рабов! Императрица страны, где только за время правления Александра I произошло около 280 значительных крестьянских волнений, подавляемых, в большинстве, силой оружия, где ничто не ограничивало произвола помещиков, владевших тысячами крепостных, где можно было прочитать в газете объявление типа: «Продаётся сука породистая с двумя щенками, девка Параска, умеющая шить, да говорящий попугай…»