Битва двух империй. 1805–1812
Шрифт:
Интересно, что, когда шёл обмен проектами договора, где Александр в жёсткой форме требовал от французского императора заявить, что Польша никогда не будет восстановлена, он пригласил к себе своего друга Адама Чарторыйского и вёл с ним беседы по польскому вопросу, смысл которых не имеет ничего общего с положениями конвенции. Князь оставил записи этих интереснейших бесед, кроме того, сохранились его письма, написанные царю в это время, как и письма Александра к князю. Поэтому замыслы, которые обсуждал в этот момент русский император, вполне поддаются реконструкции.
Первая беседа состоялась 12 ноября 1809 г. В этот момент уже начались дискуссии о конвенции по Польше, о чём Чарторыйский хорошо знал. Он выразил царю сожаления, что тот стал «главным врагом, главным преследователем польской нации и польского имени… и что он довёл свою враждебность до того, что требует, чтобы имя Польши было стёрто из истории». На это Александр ответил, что его нельзя за это осуждать, что к этому вынуждает его положение главы Российской империи. Когда же князь, которого этот довод не убедил, обратился к царю с горьким упрёком, тот, как рассказывает Чарторыйский, стыдливо «опустил глаза».
«Разве есть что-нибудь более возмутительное, чем поведение трёх держав по отношению к Польше, — продолжал Чарторыйский. — Можно ли удивляться, что идея восстановить их страну воспламеняет поляков и объединяет их… Отныне никто не сомневается, что именно по требованию Вашего Величества, чтобы не воевать с Россией, Наполеон уступил в вопросе, в котором иначе бы он никогда не уступил… В то время как здесь открывают рот только для того, чтобы в очередной раз унизить поляков, он всеми обещаниями и лестью стирает недовольство, направленное против него… Император (Александр) ограничился тем, что ответил мне, что в случае войны с Францией он объявит себя польским королём, чтобы привлечь умы на свою сторону. Я ответил, что тогда будет слишком поздно, и, видя, что разговор и так уже долго тянется, не стал настаивать на его продолжении» [1] .
[1]
Czartoryski A.-J. M'emoires du prince Czartoryski et correspondance avec l’Empereur Alexandre I. Paris, 1887, t.2, p. 211–214.
Впрочем, эта беседа была только прелюдией. 26 декабря 1809 г. царь пригласил к себе Чарторыйского и опять заговорил с ним о польском вопросе. Князь снова поставил в укор своему царственному другу подготовку унизительной конвенции по отношению к Польше: «Император уклонился от ответа на мой вопрос и сказал мне просто-напросто, что дело обстоит не так, как я его себе воображаю». Чарторыйский, который когда-то был англофилом, снова принялся, как и в предыдущей беседе, объяснять царю, почему поляки восхищаются Наполеоном. Сам князь признался Александру: «Общее впечатление, произведённое на моих соотечественников фактом существования герцогства Варшавского, не могло не воздействовать и на меня. Я не могу заставить себя не думать о моей стране… Мой брат, мои сёстры, вся моя семья живёт в этой новой стране. Я честно признаюсь Вашему Величеству, что именно поэтому я не хочу связывать себя какими-либо делами здесь».
Александр слушал князя в глубокой задумчивости, а потом «он, словно проснувшись, произнёс: „Нет ли какого-либо способа уладить всё это, например вернувшись к нашему старому проекту, а именно дать конституцию и независимость Польше, привязав её к российской короне. Нужно дождаться, — продолжал император, — чтобы Австрия сделала опять какую-нибудь глупость и вызвала новый разрыв с Францией, тогда можно было бы договориться с Наполеоном и дать компенсацию саксонскому королю“. Император добавил, что, возможно, неплохо было бы тогда начать с земель, которые принадлежат империи (русской), и принять титул великого князя Литовского» [2] .
[2]
Ibid, p. 217, 220, 221.
Эта беседа, как видно из даты, происходила в тот момент, когда Александр узнал от Коленкура о намерениях Наполеона жениться на его сестре. Без сомнения, царь понимал, что отказ осложнит отношения между странами, и что он чреват конфликтом. В этой ситуации он стремился найти выгодное для России решение польского вопроса. Интересно, что, обсуждая с Чарторыйским вопрос о восстановлении Польши, царь в самой жёсткой и безапелляционной форме требовал, чтобы Наполеон подписался под конвенцией, объявляющей о том, что Польша никогда не будет восстановлена.
Прошло ещё три месяца, и царь опять пригласил Чарторыйского к себе для беседы. В этот момент Александр только что узнал, что Наполеон женится на Марии-Луизе. Он прекрасно понимал, что отношения с Наполеоном станут ещё более натянутыми, и теперь он сознательно взял курс на конфронтацию. В будущем столкновении Польша должна была играть важнейшую роль. По мысли царя, русские войска должны были вступить на территорию Герцогства и после этого провозгласить восстановление Польши под русским скипетром.
Князь рассказывает: «Император (Александр) объяснил мне тогда подробности своей идеи. Среди прочих проектов он поинтересовался, нельзя ли было бы имитировать войну с Герцогством, боевые действия были бы заранее обговорены. Потом русские войска вступили бы в Герцогство, соединились бы с польскими войсками и могли-бы сражаться против французов. В этом случае, как он считал, все желания поляков были бы исполнены».
Князь не мог не изумиться этому странному проекту, в котором почему-то предполагалось, что поляки радостно воспримут появление русских войск, тотчас же перейдут на сторону Александра и примутся сражаться с теми, кто только что освободил их от прусского ига! Чарторыйский пишет: «Сложности этого проекта, впрочем, были очевидны, не говоря о том, что в нём было химерического. В любом случае это обернулось бы войной с Наполеоном с её неочевидными шансами» [3] .
[3]
Ibid, p. 222.
Далее Александр снова заговорил о войне и сказал, что «он не считает, что это произойдёт в этом году, потому что Наполеон занят своей свадьбой, но что он ожидает кризиса в следующем году. „Сейчас апрель, — продолжал он, — это случится через девять месяцев“. Произнося эту фразу, так же как в течение всего разговора, император смотрел озабоченным, пристальным взглядом, который напомнил мне его глаза, которые я видел под Аустерлицем. Во всём его облике чувствовалась подавленность и уныние. Я заметил большое беспокойство и большое желание решить каким-то образом польский вопрос…» [4] .
[4]
Ibid, p. 223.
Беседы были записаны Чарторыйским сразу после их окончания, в них чувствуются стиль и манеры Александра. Сомнительно, что подобные вещи могли быть выдуманы позднее. Чарторыйский никак не нуждался в том, чтобы фантазировать на эту тему. Похоже, что состояние царя и его идеи отражены здесь очень точно.
Обращает на себя внимание двуличие Александра. Он категорически требует от Наполеона, чтобы тот в оскорбительной для поляков форме отрёкся от идеи восстановления Польши, а сам в то же время только и думает о том, как воссоздать её под своей эгидой. С другой стороны, удивляет, что Александр говорит о войне как о решённом деле, и при этом, как заметил князь, его собеседник выглядел подавленным.