Битва на дне
Шрифт:
– Полундра, что ты ему такое сказал? – уже поднявшись на борт родного «Арктура», поинтересовался Мезенцев. – Я в жаргоне не очень-то разбираюсь, а ты еще с техасским акцентом…
– А? – обернулся к другу глубоко задумавшийся о чем-то Сергей. – Да так, ничего особенного. Пожелал этому парнишке продристаться морским ежом, а в качестве туалетной бумаги горлышко от разбитой бутылки использовать. Ну и самую малость о нестандартных сексуальных склонностях всей его родни и его самого.
Капитан весело рассмеялся, показывая крепкие желтоватые от курения зубы.
– Лихо
Таким образом, единственным участником этой исторической «встречи на рейде», не сказавшим ни единого словечка, остался подполковник Тиняков. Зато слушал он очень внимательно!
11
Олаф Хендриксон оказался по-европейски точен: ровно в девять утра его старенький «Лендровер» притормозил у дверей только что открывшейся «Белочки». Стеценко опоздал минут на десять и, увидев норвежца, обрадовался ему как родному.
– А я все гадал: приедешь ты, не приедешь? – довольно пробурчал Андрей Павлович, пожимая крепкую ладонь Хендриксона. – Мало ли что по пьянке наобещаешь!
– О! – удивился Олаф. – Делать не можно так! Слово исполняется всегда мое.
– У нас к этому никак не привыкнут, – безнадежно махнул рукой Стеценко, устраиваясь поудобнее на переднем сиденье внедорожника. – А пора бы! Но я тоже обещание свое сдержал: раз сказал, что пока с твоими друзьями не побалакаю, ни граммули в рот не возьму, значит, так и сделал. Хоть голова раскалывается после вчерашнего. И во рту словно кошка переночевала.
– По-хе-миелие… – сочувственно поцокал языком норвежец, сделав ударение на втором слоге этого трудного, но хорошо ему знакомого русского слова. – Тоже я нехороший слишком сейчас. Беды нет в том. По-прав-лять-ся скоро станем вместе мы!
Такая перспектива пришлась очень по душе похмельному маркшейдеру. Кроме того, новый знакомый с его уморительным русским и широкой открытой улыбкой все больше нравился Андрею Павловичу.
«Вот, – думал Стеценко, – и верь этим упертым дуракам, патриотам самозваным! Русская душа, русская душа… а у европейцев вообще никакой души как бы и нету! Холодные да рассудочные, все бы им голая выгода с прибылью, за лишний грош удавятся и все такое прочее. Чушь собачья! Такие же люди, как мы, грешные. Вон какой парнюга замечательный!»
Они быстро выехали из Баренцбурга, и на колеса «Лендровера» пошла весело наматываться отличная асфальтированная трасса, соединяющая поселок российских горняков с норвежским Лонгйиром.
Лонгйир тоже проскочили с ходу. Но когда Олаф повернул направо, Стеценко вдруг понял, что это за «одно недалекое место», куда они направляются. И весело рассмеялся:
– Слышь, Олаф, ты меня не на гринписовскую ли базу везешь? К «зеленым», да? Так бы сразу и сказал, дурашка, а то, понимаешь, место у него недалекое!
Удивленный Хендриксон повернулся к своему единственному пассажиру:
– Вы противник движения природы защиты? – испуганно спросил он. – Не в силах мне повериться в такое! Да, мы туда поехали вдвоем с вами. Но куда, знать можете почему вы?
Дичайшие речевые обороты норвежца стали для Андрея Павловича уже привычными, понятными и чем-то даже нравились. Все лучше, чем беспримесный «русский матерный», которого он за свою жизнь наслушался. Кстати, английский – язык международного общения – Стеценко знал очень даже неплохо. Но показывать Олафу этого пока не собирался. Уж больно забавно норвежец язык родных осин ломает, пусть помучается.
– Да не сепетись ты, вы же «зеленые», а не «голубые». Вот этих я не люблю! Просто я с вашими ребятами и раньше, до тебя, знаком был.
Успокоенный словами, а больше тоном и улыбкой русского друга, Хендриксон не преминул воспользоваться возможностью преумножить свои знания о загадочной России:
– Это новое движение есть за планетную чистоту, «голубые»? О! Знать не приходилось мне такого. Познакомить прошу.
Стеценко буквально сложился пополам от смеха; спасибо, ремни безопасности на пол «Лендровера» свалиться не дали.
– Ну-у, ты даешь! Нет, знакомить я тебя с ними не стану, сам, слава тебе, господи, незнаком. Все проще…
Все, действительно, было проще. С ребятами из «Гринписа», с той самой международной базы, к которой выруливал сейчас «Лендровер», Андрей Павлович сошелся чуть ли не сразу, как только оказался в Баренцбурге. Ему нравился их веселый, бесшабашный и чуточку анархичный интернационал. Кого там только не было: норвежцы, шведы, немцы и французы, греки, албанцы, русские, поляки и все прочие славяне. Американцев через край!
Проводя экологический мониторинг побережья Шпицбергена, заглядывали гринписовцы и в Баренцбург, а как же… И мимо «Белочки» не проходили. Со всеми втекающими и вытекающими последствиями.
Но тут не в совместной выпивке было дело. Стеценко искренне, всей душой разделял идеи этих людей. Их боль, беспокойство и неравнодушие. Он-то насмотрелся… Экибастуз, Ачинск, весь Южный Урал… Он был горняком и просто в силу своей профессии видел, до чего могут довести глупые и жадные люди нашу такую ранимую планету! Земля – это космический корабль. А теперь представьте себе сумасшедших космонавтов-самоубийц, которые в полете снимают защитные панели, крутят дыры в обшивке корабля, ломают и уродуют систему жизнеобеспечения… Дико, правда? Но то, что мы все вместе творим на планете, ничуть не лучше!
Вся беда в том, что «вместе»! Это ключевое понятие. Когда все хором, то вроде бы и не страшно, потому что ответственность делится на всех.
Человек по определению животное общественное. Плохо ему приходится, когда он один! Это только в сортир лучше ходить в одиночку, а все остальное… Все остальное лучше, приятнее, эффективнее, наконец, делать «вместе». Сообща.
Однако имеется тут очень важное «но».
«Вместе» можно радоваться, а можно – грустить, можно работать и отдыхать. «Вместе» можно благословлять или проклинать, смеяться или плакать. Вот только дураками «вместе» быть не стоит, ибо глупость человеческая, и у отдельного-то индивида зачастую достигающая гомерических размеров, в компании дураков-единомышленников возводится в степень, равную числу этих дураков.