Битва судьбы

Казаков Дмитрий Львович

– Я и есть наполовину мертвый, – отозвался маг. – Мой ученик – часть меня, и эта часть сейчас умерла. Как себя ощущает тот, кому оторвало руку или ногу? А Леслав – более чем рука. И...

Договорить не удалось. Рядом с треском рухнуло огромное дерево. Раздался голодный рев, и на путников набросилось существо, более всего похожее на плод связи медведя с человеком. Огромная фигура, покрытая короткой шерстью, одним прыжком преодолела несколько сажен.

Багровые глаза хищно сверкнули, и, прежде чем кто-то сумел среагировать, длинные руки отшвырнули в сторону Хорта

и Родомиста. Улетая в сугроб, охотник увидел, как Ратан ушел от удара.

В руках воина сверкнул меч.

Наставник

Последовал неожиданный удар в спину, и Родомист понял, что летит. Почти сразу врезался лицом в противно хрустнувший снег. Ободранная о наст кожа тут же занялась огнем. С трудом маг поднялся, чувствуя, как гнев, живой и горячий, смывает горечь с сердца, очищает сознание от черного тумана печали. Впервые за последние дни ему захотелось действовать, жить и бороться.

Он обернулся. Могучий зверечеловек наседал на Ратана, нанося свирепые удары. Воевода уворачивался, пытался достать противника мечом, но обитатель снежных гор действовал быстро и ловко, хорошо используя преимущество длинных рук. А порезы ничуть не беспокоили гиганта.

Очередной удар достиг цели. Шерстистый кулак угодил воеводе точно в поддых. Ратан согнулся, болезненно хекнув. Бестия разразилась победным воплем, заколотила по груди кулачищами. Там загудело, как в огромной бочке.

Поняв, что медлить нельзя, Родомист вскинул ладонь. Сила прокатилась по руке, теплой волной дошла до ладони. С кончиков пальцев сорвалось белесое пламя, обманчиво медленно поплыло к зверечеловеку. Тот не успел и дернуться, как белый огонь окутал его, вызвав рев боли.

Но, к удивлению Родомиста, пламя быстро развеялось, не причинив волосатому гиганту особого вреда.

– Снежный великан! – воскликнул маг, вспоминая, что о подобных чудищах, полностью нечувствительных к чародейству, читал в одном из бестиариев. Из ныне живущих, насколько знал Родомист, со снежными великанами не сталкивался никто. Магия, примененная только что, убила бы самое крупное живое существо, исключая дракона, за несколько мгновений. Но тут и она оказалась бесполезна.

Замешательством зверечеловека сумели воспользоваться спутники. Стрела вонзилась в могучее плечо, на шерсти выступила кровь. Великан зарычал от боли, повернулся к Хорту. Ему за спину проскочил Ратан. Последовал прыжок, и остро заточенное лезвие ударило в основание толстой шеи, перерубая позвонки.

Ратан отскочил, настороженно поводя мечом. Снежный великан постоял некоторое время, потом шея его странно надломилась, и огромное тело с гулом рухнуло на снег.

– Что же твоя магия? – спросил Хорт, болезненно кривясь и держась за пострадавший бок.

– Против него не действуют никакие заклинания, – ответил маг, приближаясь к огромному телу.

– Как так? – спросил Ратан, протирая меч. – Разве подобное бывает?

– Я думал, это выдумка, – вздохнул Родомист, – но это существо на самом деле поглощает всю направленную на него Силу, даже самую убийственную.

Воевода

Всю жизнь Ратан провел на равнине и теперь лишь качал

головой, глядя по сторонам. Слева – горы, справа – горы, со всех сторон – горы. И не какие-нибудь холмы, а исполинские заснеженные вершины, внушающие трепет. Словно бояре в шапках из белоснежного меха, они надменно взирали на крохотных людишек, осмелившихся нарушить покой горной страны.

Для ночевки забрались под дерево, ветви которого, обрываясь в двух саженях над землей, образовали нечто вроде шатра. Развели костер, сразу стало спокойно и тепло, словно дома.

Ратан сел, с удовольствием вытянул ноги к огню. Хоть тут и не так холодно, как на севере, все же снег кругом, и костер – первый и надежный друг.

Маг с озабоченным видом помешивал в котелке, откуда начал распространяться аромат супа. После битвы Родомист словно помолодел, пелена горя спала с него, в движения вернулись сила и уверенность. Теперь главное – не дать колдуну вновь замкнуться, уйти в себя, а для этого первое средство – разговоры.

– Эй, Родомист, – позвал воевода осторожно, – ты не очень занят?

– Нет, а что? – Маг попробовал варево и скорчил одобрительную гримасу.

– Я давно хотел спросить, да все не решался, почему тебя зовут Башенным Вороном?

– Все просто. – Родомист отложил ложку. – В Северине мое обиталище – старая, еще времен империи башня, исконное жилище городского мага. А Ворон – народ как-то пронюхал, что я родился в день Ворона.

– Да? – Ратан снял шапку, почесал голову. – Ну, ты – в день Ворона, я – Снежного Барса, кто-то – Ласточки, а кто-то – и Барсука. А откуда пошли эти звери, тотемы, что они значат?

– Откуда – я сказать не могу. – Маг пожал плечами. – Предание говорит, что Творец, создавая мир, установил чередование дней, месяцев и лет.

– О чем разговор? – Под полог из веток протиснулся Хорт, положил наземь охапку хвороста.

– О тотемах, – быстро ответил Ратан. – Не мешай слушать. Так что они значат-то?

– Что значат? – Родомист на миг задумался. – Человек или Остроухий – это не просто руки, ноги, голова, которые видит каждый. Человек – некий сегмент Мировой Силы, обретший жизнь, собственное осознание. Часть Мировой Силы, принадлежащую живому существу, маги называют телом Силы, и именно тело Силы формирует наш внешний облик. Надеюсь, я понятно объясняю?

– Вроде все ясно, – скривив лицо, ответил Хорт. – Есть дерево, а выросший на нем лист – человек.

– Можно сказать и так. – Маг улыбнулся. – Человек, его тело Силы не теряет связи с Мировой Силой, он просто как бы выделяется из нее. Но тело Силы у всех людей неодинаковое, как и видимое тело, хотя причины этой разницы совсем иные. Тело Силы не зависит от предков, оно формируется в момент рождения. А Мировая Сила по-разному проявляет себя в различные моменты времени. Она постоянно изменяется, и символизируют изменения ее качества животные, отвечающие за дни, месяцы и годы. Сила может иметь свойство Барса, Медведя или Щуки. И те качества Силы, что были сильны в миг рождения, навечно отпечатываются в теле Силы родившегося в тот или иной момент существа.