Битва в космосе
Шрифт:
— Меня? Зачем? — спросил Лопатин, с подозрением взглянув на кавказца и тщетно пытаясь прочитать в его лице намек на подвох.
Юрий Иванович Ворошилов, химик экспедиции, проводил большую часть времени в своей лаборатории, предпочитая людскому обществу общение с реактивами и щелочами. Это было вполне в его характере — использовать Руставели в качестве почтового голубя.
И вот этот «голубок», улыбаясь, выдал очередную колкость:
— Ворошилов весь изо льда, и ему вдруг захотелось в порядке эксперимента на несколько минут одолжить у вас ваше сердце, которое, как
— Послушай, ты… — Лопатин ухватился за пряжку ремня, удерживающего его в кресле, но она почему-то не поддалась.
Толмасов положил руку ему на плечо.
— Никаких скандалов, — внятно сказал он, а затем повернулся к Руставели. — Я зафиксирую этот инцидент в бортовом журнале. Вам объявляю выговор. Поняли?
— Так точно, товарищ полковник, — Руставели попытался щелкнуть несуществующими каблуками, что в условиях невесомости смотрелось крайне комично. — Выговор так выговор. Только какой смысл?
— Вернемся на Землю, там и узнаете, какой смысл, — угрожающе произнес Толмасов. — Вы что же, мятежник? — Будучи военным, он не смог подобрать для Руставели более худшего обвинения.
— Нет, всего лишь практичный человек, — невозмутимо отозвался черноглазый биолог. — Если мы вернемся на Землю, то я получу звание Героя Советского Союза, даже имея выговор. Если не вернемся, то на выговор мне будет вообще наплевать. Серьезно, Сергей Константинович, вам следует обдумывать систему административных взысканий более тщательно.
Полковник изумленно воззрился на грузина. Хуже всего было то, что в его словах имелась своя логика, правда, с точки зрения Толмасова, извращенная.
— Ну ладно, ладно, — начал Руставели, сообразив, что перегнул палку. — Успокойтесь. Ничего не имею против выговора… Но при том условии, что вы также не забудете отметить в журнале насмешливые и оскорбительные отзывы товарища Лопатина о моем народе.
Лопатин издал презрительный смешок. Он понимал, насколько наивно прозвучало требование Руставели. Понимал это и Толмасов. При Михаиле Горбачеве сотрудник «серого дома» еще мог бы ответить за подобный проступок, но, к несчастью, правление Горбачева длилось всего девять месяцев. Толмасов до сих пор гадал, не лежала ли в основе инсульта, погубившего генсека-реформатора, веская причина 5, 54— миллиметрового калибра.
— Хорошо, — буркнул полковник, не поднимая на Руставели глаз, — на первый раз ограничимся устным выговором. Свободны.
Биолог, ухмыляясь, вылетел из рубки.
Самец омало подтолкнул Фралька к мосту.
— Ступай, — бросил он грубо. — И чтобы мы тебя на восточной стороне больше не видели.
«Увидите, — мысленно пообещал Фральк, — еще как увидите». Он осторожно шагнул на мост.
— Как только переберешься на ту сторону, мы его обрежем, — предупредил провожатый. — И поторопись, долго ждать не станем.
Пальцы ног Фралька обхватили нижнюю веревку, когти на руках уцепились за две верхние. Он пошел вперед, стараясь не смотреть вниз, где царила жуткая бездонная пустота. По мере его продвижения самцы Реатурова клана, оставшиеся
А вот западная сторона, где лежали владения скармеров, казалось, даже и не думала приближаться. По мере того как одна стена ущелья заметно удалялась, другая будто оставалась на месте, и у Фралька появилось страшное ощущение, что каньон растягивается подобно живому существу одновременно с его, Фралька, продвижением, добиваясь того, чтобы скармер никогда не добрался до западного края.
Ветер свистел по бокам, вверху, внизу. Оказавшись над самым сердцем ущелья, Фральк опустил один глазной стебель, а второй задрал как можно выше. Остальные четыре глаза, как обычно, глядели во все четыре стороны. Только тонкие линии веревочного моста, тянущиеся в том направлении, откуда он шел, и в том, куда хотел добраться, предоставляли его зрению ориентир, не позволявший ему растеряться и почувствовать себя крошечным камешком, неизвестно на чем подвешенным в центре бескрайнего пространства.
Это ощущение было настолько пугающим, что Фральк остановился, позабыв об угрозе омало. Если ширина ущелья бесконечна, какой смысл двигаться? Он стоял и смотрел на валуны далеко внизу, и ему вдруг показалось, что они зовут его. «Интересно, долго ли я буду падать, если отпущу веревки?» — рассеянно подумал Фральк.
Эта не лишенная некоторого практичного расчета мысль отрезвила его, напомнив о том, что он и в самом деле может упасть, вне зависимости от того, будет ли продолжать держаться за веревки или отпустит их. Самцам омало хорошо известно, сколько времени требуется для пересечения моста, и они, конечно, не дадут чужаку ни одной лишней минуты. Тем более чужаку из клана скармеров, объявившего им войну. Вероятно, не следовало объясняться с Реатуром так откровенно. Впрочем, почему нет? Направляясь сегодня к омало, Фральк был почти уверен, что хозяин владения проявит благоразумие и покорится. Как велико все же непонимание между племенами, проживающими по разные стороны ущелья!
Фральк торопливо двинулся вперед. Каждый порыв ветра, колышущего мост, заставлял скармера вздрагивать от страха. Через некоторое время западная сторона ущелья начала быстро приближаться, в то время как восточная, словно зависнув в пространстве, оставалась на месте. Вскоре Фральк снова увидел самцов, но не тощих восточников, а упитанных скармеров, своих сородичей.
Они помогли старшему из старших сойти с моста и окружили его, выжидательно покачивая глазными стеблями.
— Какое известие принес ты нам, о Фральк? — спросил Найресс, главный дозорный.
— Война, — последовал лаконичный ответ. Мгновение спустя, будто подтверждая принесенную Фральком весть, мост дернулся, словно самец, коснувшийся парализующего куста. А потом, как все тот же воображаемый самец, провис вглубь, в ущелье. Фральк испугался, что каменные опоры с этой стороны не удержат веса веревок, обрезанных с той, противоположной, но опоры выдержали.
Глазные стебли Найресса лукаво изогнулись.
— Как будто обрезанные веревки способны нас остановить, — произнес он со зловещим весельем.