Битва за Кавказ
Шрифт:
Ныне отряд генерала предпринимал экспедицию в Малую Чечню, чтобы наказать жителей за признание ими власти Шамиля.
— О вас, поручик, я слышал похвальное и надеюсь па вашу помощь в бумажных делах. Я к ним не очень расположен. Поэтому вам большую часть времени придётся быть при штабе.
А вскоре, 11 июля, в лесу, у реки Валерик произошло то памятное сражение, о котором Лермонтов поведал миру.
Раз это было под Гихами — Мы проходили тёмный лес... Вдруг залп... Глядим: лежат рядами, ЧтоС трудом вспоминая строки поэмы, я прошёл вдоль говорливого потока.
Верхом помчался на завалы, Кто не успел спрыгнуть с коня... «Ура!» — и смолкло. «Вон кинжалы, В приклады!» — и пошла резня. И два часа в струях потока Бой длился. Резались жестоко, Как звери, молча, с грудью грудь, Ручей телами запрудили.В автобусе шофёр объяснял:
— Валерик — по-нашему, речка смерти. Когда-то здесь было большое сражение. Немало людей погибло.
Завершая творение, поэт писал:
Я думал: «Жалкий человек. Чего он хочет!.. Небо ясно, Под небом места много всем, Но беспрестанно и напрасно Один враждует он — зачем?»В том сражении поручик Лермонтов отличился, за храбрость был представлен к ордену Станислава 3-й степени. Только реляция в долгом пути задержалась. Когда легла на стол императору, поэта уже не было. Его тело покоилось у Пятигорска, под Машуком.
Лес, в котором раскинулся наш полевой лагерь, занимал большую площадь. Проложенная вдоль него дорога тянулась почти на десяток километров. Строгими рядами были натянуты палатки рот и батальонов, серыми квадратами утрамбованной щебёнки выделялись плацы, бросались в глаза раскрашенные в яркие краски гимнастические снаряды спортивных городков, под навесами скрывались учебные классы. В тыльной части находились офицерские домики, столовые, киноплощадки. В некотором отдалении застыла голубая даль пруда.
Я спросил офицера-инженера, откуда подвели воду к пруду.
— А из недалёкой речки. Валерик называется.
По вечерам после дневного зноя у пруда всегда было шумно. Приходили не только офицеры, но и жители из ближайших селений. Испытывая блаженство, люди плескались в прохладной воде. Окунался и я. И не раз тогда вспоминались мне слова шофёра, назвавшего Валерик речкой смерти. Нет, теперь она была речкой жизни, мира, согласия.
Пребывание в лагере совпало с наиболее ответственным периодом боевой подготовки — летней учёбой. Манёвры, стрельбы, вождение боевых машин начинались с утра и продолжались дотемна.
В основном учения мы проводили на Сунженском хребте, реже — на дальнем, Терском. В годы Великой Отечественной войны в этих местах происходили ожесточённые
Однажды, когда учения шли в районе Терского хребта и нижнего течения Терека, нас предупредили, что в этих местах орудует банда какого-то Магомы. Главарь переодевается в форму майора, а бандиты охотятся за оружием.
Это сообщение вызвало недоумение. Давным-давно я слышал о зловещем чеченце Селимхане, наводившем страх и панику на царских чиновников. Но то было в далёкие времена. А тут, в наше время, на сороковом году советской власти — и банда!
К счастью, учения тогда прошли спокойно, без инцидентов.
Меж тем в ближайшие селения — Самашки, Шали, Серноводск — возвращались из Казахстана некогда выселенные коренные жители. До нас доходили слухи о конфликтах с теми, кто занял их дома, но в конечном счёте всё завершилось мирным путём.
И мы, армейцы, пребывали с местными жителями в мире. Порой они доставляли в лагерь продукты из личных хозяйств, а в воскресные дни наши жены выезжали на базар в станицу Ассиновскую.
Мне помнится одна из встреч в доме горца. Случилось так, что молодой солдат-водитель проезжал по селению в дождь и сбил телёнка из проходившего улицей стада. В тот же день мы с командиром 32-го полка направились к пострадавшему хозяину.
Его дом располагался на каменным забором в глубине двора. Мы постучали в дверь. Нам открыли. В большой комнате у печи, в дальнем углу, хлопотали две женщины. Тут же находился и молодой хозяин в отутюженных брюках и белой сорочке. Как оказалось, это был младший сын хозяина. Узнав о цели нашего прихода, он объявил, что отца нет, но тот должен скоро прийти. Усадил нас за стол, сам сел напротив. Женщины молча начали ставить на стол тарелки и блюда с угощением. Возник и графин с хмельным.
Не успели мы приняться за трапезу, как появился старший брат. Младший тут же уступил ему место, покинул стол и встал у стены.
Не прошло и четверти часа, как в комнату вошёл сам хозяин: седовласый, с холодным взглядом человек лет шестидесяти. Старший сын поспешно занял место рядом с братом.
Уладив утреннюю неприятность, мы перешли к разговору о разных делах, однако не решались перейти к событиям тех лет, когда чеченцев выселяли из родных мест. Хозяин начал первым:
— Нанесли нам тогда обиду. Несправедливо выселили в Казахстан. В народе всегда бывают подлецы, они и сейчас ими остаются. Дурного человека скоро не исправишь. Но нельзя его вину перекладывать на народ. Без России нам не прожить, мы с ней — единое целое. Как и России без нас нельзя.
В беседе хозяин дважды наполнял стопки, обходя себя.
— Нет-нет! Только с вами, — запротестовали мы.
— Не могу, болит. — Он приложил руку к сердцу. — Не просите.
Но тут к полной нашей неожиданности к столу подошла седовласая женщина, орудовавшая у печи. Она взяла графин и молча наполнила третью стопку. Старик укоризненно посмотрел на неё, покачал головой, но потянулся к стопке: не посмел уронить в глазах женщины мужское достоинство.
Ныне Ичкерия переживает трудное время, кипят страсти, идёт открытая борьба за неведомую правоту требований, пускается в ход оружие. Сообщения из республики напоминают фронтовые сводки. Воздух раскрепощения кое-кого опьянил, экстремистские круги выдвинули требования неограниченной самостоятельности.