Битва за страну: после Путина
Шрифт:
Вздремнул. А тело не просто погрузило его в сон, но еще и вынудило встать во сне, переместиться в обычное кресло, у стены. Где он заснул крепко и надолго.
Сколько же сейчас времени? Явно вечер — солнце полностью ушло из кабинета, развернутого на юг. И от этой вечерней полутьмы сердце окутала тоска: чем ты занят, как живешь, что успеешь в жизни?
«Все успею», — привычно сказал себе Саня Костылев и улыбнулся.
Протер глаза, нахмурился. Восьмой час. Организм не просто сделал шкодливую подлянку. Он с тупой беспощадностью мытаря взял задолженность
Перед ним лежали две трубки. Одну, перед тем, как уснуть, перевел в беззвучный режим. Около сорока непринятых звонков. Но он даже не стал выяснять, кто звонил. Сейчас важнее другой телефон.
На него должна была прийти только одна эсэмэска. Только она одна имела право прервать его короткий сон, заставить вскочить и начать действовать.
Но она не пришла.
Чтобы не гадать, не выяснять, щелкнул пультом. Если произошло то, что должно было произойти — эта новость повторяется на всех каналах, включая «Мир домашних животных».
Повезло: сразу попал на новости.
— Только что в Екатеринбурге началась пресс-конференция по результатам Большого Уральского собрания. Однако никого не удивило, что главной темой пресс-конференции стало происшествие в Подмосковье — нападение на роддом в городе Первомайск-Московский. Похоже, нашему репортеру Анастасии Сорокиной удалось задать вопрос Михаилу Столбову.
— Михаил Викторович, что вы намерены предпринять в связи с террористической вылазкой на территории Московской области?
— По имеющимся оперативным сведениям, в нападении на больницу участвовал лишь один боевик. Был ли он маньяком-одиночкой, или являлся наемным убийцей, что с моей точки зрения более вероятно, выяснит следствие.
— Михаил Викторович, по имеющейся информации, среди пациентов родильного отделения районной больницы была ваша жена. Это так?
— Да. Насколько мне известно, она благополучно родила, и сейчас ее жизнь в безопасности.
— Михаил Викторович, что вы намерены предпринять в связи с произошедшим?
— Ответить на вопросы ваших коллег и отправиться домой. Заодно, пользуясь случаем, хочу передать: Таня, я тебя очень люблю. Спасибо за сына! А теперь я отвечаю только на вопросы, относящиеся к повестке дня.
Костылев тряхнул головой. Не отключенный телефон не отозвался по простой причине: его владелец или погиб, или взят. Потому-то, без помех, так долго снились приятные сны: некому было прервать.
Затрясся не включенный на звук мобильник. Костылев посмотрел, не сразу узнал номер. Потом вспомнил: это милая барышня Маша из пограничного управления ФСБ. Позавчера заглянул на рабочее совещание этого подразделения: обсуждали, как почистить проржавевший замок границы, чтобы в случае необходимости можно было сразу щелкнуть ключом. Хорошая барышня, сообразительная, в звании капитана. Поговорили и на совещании, и после, даже выпили кофе за знакомство. Он тонко, но настойчиво намекал на свою крутость, но дал понять: я звезда восходящая, по гиперболической траектории. Держись за меня, и будет тебе счастье.
Что
— Александр Николаевич, — сказала Маша, — какая-то ошибка произошла…
Голос ее был настолько встревоженным, что Костылев понял: ошибки никакой нет. Произошло что-то, очень неожиданное для бедной девушки.
И предчувствие не обмануло.
— Александр Николаевич. Только что-то вас внесли в особый невыездной список. Вы понимаете?..
Чего понимать. В поезде, в аэропорту, на причале его не только должны были развернуть с позором, как злостного должника, развернуть к ближайшему филиалу Сбербанка. Его полагалось задержать. Спасибо, Маша. Все ясно.
— Маша, — с улыбкой сказал Костылев, — я понимаю. Но главное — помню.
— О чем? — растерянно сказала Маша.
— В старинной Европе было два апрельских Дня дурака: первое апреля — это мы все знаем, и тридцатое — это знают не все. А в некоторых странах была особая традиция — все апрельские дни считались дурацкими и можно было обманывать друг дружку с первого по тридцатое. Похоже, древняя традиция не умерла.
— А что вы сделаете с шутником, когда узнаете, кто он? — спросила Маша.
— Обману, — просто ответил Костылев. — Что еще с ним можно сделать?
Закончил разговор, попрощался с Машей. Теперь бы понять, сколько у него времени. Выйти из здания Государственной Думы он сможет через пять минут. Проблема в том, что оно недостаточно изучено. Нет, изучено, конечно. Но он знает его хуже, чем те, кому могут отдать приказ… Схватят в дверях — не ускользнет, не отобьется.
Опять дрыгнул телефон. А он думал, что сунул его в карман. Отключить?
Но взглянув, кто звонил, понял: ради такого разговора можно изменить все планы.
— Александр? — спросил Столбов.
— Да, я, Михаил Викторович, — ответил Костылев. — Это про…
— Не надо. Не отвлекай. Говорим последний раз. Совет дам. Слушай.
— Слушаю, — ответил Костылев. Сам думал: что бы ответить, как бы перевести монолог в диалог, как бы заинтересовать президента?
— Смертную казнь ты восстановить не успел. Я тоже ради тебя не буду. Тем более, жизнь тебя ждет нелегкая. Так вот, совет. Ты не пытайся суд охмурить, не траться на адвокатов: мол, я такого не приказывал, не заказывал, была инициатива покойника… Тебе выгодно получить по полной, чтоб до последнего дня париться в одиночке. На обычную строгую зону тебе попадать не советую.
— Почему, Михаил Викторович? — чуть ли не шепотом спросил Костылев, придавленный голосом президента.
— А потому, что обычные отморозки на «строгаче», узнав, что ты заказал беременную женщину в роддоме, поступят с тобой так, как ни один суд в мире не приговорит. Я их пойму.
«Михаил Викторович…» — не сказал, попытался сказать Костылев. Не смог. Будто раскрытым ртом попал под струю брандспойта.
— Решай сам. Всё!
Голос в трубке пропал, и Костылев не без труда восстановил дыхание. Взгляд на экран. На разговор с президентом ушла минута. Может, именно её и не хватит.