Битвы за корону. Прекрасная полячка
Шрифт:
И вот тут-то Павлина может пригодиться.
Конечно, то, что я представил, весьма и весьма маловероятно, однако такой подстраховочный вариант далеко не лишний…
— Ладно, спытаю, — кивнул я. — И приемам тайным обучить возьмусь. Но в телохранители тебя буду готовить не для себя, а для Ксении Борисовны Годуновой. Согласна?
Павлина еле заметно поморщилась, но, очевидно, упоминание о тайных приемах помогло, и она кивнула, уточнив, не обманываю ли я. Я усмехнулся и заверил:
— Знать будешь даже больше, чем те, что охраняют Федора Борисовича.
— Взаправду?!
— Точно. Но имей в виду, учить буду не жалеючи и гонять стану до седьмого пота.
— Да хошь до десятого, — расцвела Павлина.
— Тогда сделаем так. Пока я буду здесь, в Вардейке, ты останешься якобы в услужении у… княгини, — кивнул я в сторону Любавы. Павлина моментально насупилась, подозревая меня в коварном обмане, но я успокоил ее: — Считай, это испытание для тебя. Если выдержишь, то, когда стану уезжать, с нею ли, без нее, тебя заберу с собой. А уж там, в Москве, и приступим к занятиям.
— А как же ты без княгини-то уедешь? — не поняла она.
— Не моя это княгиня, — поправил я. — Потом поймешь чья. А пока пойдем к возку…
Пока шли, я успел окинуть ее критическим взглядом, прикидывая, как везти. На облучок сажать — она уже сейчас от холода трясется, а в возок ее в таком виде брать нечего и думать. Мало того что все там вымажет, так еще и наша одежда невесть во что превратится. Хотя у Любавы должно быть с собой прихвачено про запас. Тот же полушубок, к примеру. Он Павлине, конечно, в два обхвата, в три закрута будет, но оно еще лучше. Во всяком случае, теплее. А на ноги пару лишних тряпок намотает, вот и не будут болтаться сапожки.
А тут и сама Любава подоспела. Надышалась, готова ехать дальше. Очень хорошо.
— Слышь-ка, княгиня, пока ты тут гуляла, я тебе холопку подыскал, — огорошил я ее новостью. — Когда уеду, с собой возьму, а пока быть ей у тебя в услужении. Ты сыщи ей полушубок с сапожками, чтоб переоделась. — Пока Любава копалась в возке среди своих вещей, я, повернувшись к Павлине, предупредил: — Но у меня есть правило: все приказы должны исполняться мгновенно и без малейших колебаний. Поняла?
Та быстро-быстро закивала, глядя на меня влюбленными глазами.
— Тогда… Одежка на тебе больно плохонькая, да и в грязи вся.
— Я на облучке могу, — торопливо выпалила она.
— Нет, — отрезал я. — Кого я потом учить стану? Сосульку? А потому… раздевайся.
— Тута?!
— Не в возке же. Да кафтан подле себя кинь. Когда лапти снимешь, как раз на него и наступишь, чтоб ноги не испачкать.
Замешкалась девчонка всего на секунду, после чего на землю полетел старенький, весь в заплатах, кафтанчик и прочая одежонка. Единственное, с чем она затянула, так это с нижней сорочкой. Оставшись в ней, она робко спросила:
— И ее тоже сымать?
— А ты как думаешь? — буркнул я.
— Чистая вроде, — оглядела она ее. — А там как повелишь, княже. Хошь и срамно, а, ей-ей, скину, не сробею.
— Верю, — кивнул я. — Тогда… не надо. В ней и полезай. Да сразу полушубок надень.
Но рисковать я не стал и первым делом, едва залез в возок, рявкнул на нее:
— Сапоги снимай, рано надела! Вначале ноги разотри, а то заболеешь.
— Ништо, — беззаботно отмахнулась она, но, вспомнив про мое предупреждение, испуганно ойкнула и ринулась снимать сапоги.
А вот ноги растереть как следует у нее не получалось — полушубок мешал. Ну не снимать же. Пришлось взяться за дело самому. Павлина попыталась выдернуть свою ступню из моих рук, но я сурово гаркнул на нее, и она покорилась, робко глядя на меня, но уже не сопротивляясь.
Молодец, понятливая.
Любава осуждающе крякнула, глядя на мои старания, а я недолго думая сунул ей вторую босую ногу девчонки. Нечего без дела сидеть. И вообще, критиковать мы все мастаки, а ты попробуй потрудись.
Новоявленная «княгиня» поморщилась, еще раз неодобрительно кашлянула, но за дело принялась умеючи, филонить не стала. А Павлина вдруг разревелась.
— Ты чего? — опешил я. — Больно, да? Терпи. — И предложил: — А может, передумаешь, пока время есть? Дальше-то куда больнее будет.
Та энергично замотала головой.
— Не-э, то я от счастьица. Я ж час назад таковское и в помыслах тайных не держала, а тут эвон чего. — И робко попросила: — Токмо Христом богом молю, княже, не вели мне сей же миг утихнуть. Боюсь, не смогу твое повеление выполнить. — И она разрыдалась пуще прежнего.
— Ладно уж, пореви, — снисходительно проворчал я. — Но чтоб в последний раз, поняла?
Она снова энергично закивала, а я, чтоб развеселить ее, принялся подтрунивать, продолжая старательно растирать ледяную ступню:
— И какой дурень тебя Павлиной нарек? Погляди на себя. Павлин — птица пышная, перья разноцветные. А у тебя и волосы черные как смоль, и косточки хоть и широкие, да мясцом не больно-то обросли. Впору тебя галчонком звать. Хотя да, у тебя глаза карие, а у галчонка они вроде бы…
— Так я и есть Галчонок, — всхлипнула она, постепенно успокаиваясь.
— То есть? — не понял я. — А как же Павлина?
— Не сказывала я тебе про Павлину, — возразила она. — То ты сам, княже, надумал, когда я Павлом назвалась. И в крещении поп меня Галиной нарек, ну а матушка токмо Галчонком и прозывала.
— Понятно, — кивнул я, решив, что хватит тереть, пальцы на ноге совсем теплые, и скомандовал: — Ну коль ты не заморская Павлина, а наш Галчонок, тогда обувайся. Хватит с тебя.