Битвы за корону. Три Федора

Елманов Валерий Иванович

– А ежели свод [19] учинят? Тогда и ты никуда не денешься, – упирался он.

– А я тебе… прощение у государя раздобуду, – осенило меня. – Вообще чист будешь. Значит так, чтоб через два часа был за Неглинной. Двор рядом с Кутафьей, напротив Никитской улицы, где….

– Да знаю я, как не знать, – уныло отмахнулся он. – А может….

– Никаких может, – отрезал я. – Родина требует и вся Москва на тебя уповает. И без опозданий….

…Андрей Иванович Гундоров, в отличие от Образцова, выглядел значительно упитаннее, самодовольнее и… тупее, полностью соответствуя своей фамилии [20] . Но спесь

я с него сбил лихо, устроив разнос за худую службу. Засуетился князь, захлопотал, заявив, что немедля учинит своим дьякам с подьячими такую трепку, что им небо с овчинку покажется.

19

Очная ставка.

20

Слово «гундора» имеет несколько значений, но в Москве так чаще всего называли толстых, неуклюжих, тяжелых на подъем людей.

– Нет уж, теперь я сам этим займусь, – отрезал я. – Ну-ка, собери мне всех, кто отвечает за поимку татей.

Тот кивнул, но даже с места не соизволил подняться. Кликнув своего помощника дьяка Афанасия Зиновьева, он перепоручил все ему, но вначале учинил разнос, да как бы не посильнее моего. При этом Гундоров то и дело косился на меня – вижу ли его служебное рвение. Дьяк, опустив голову, уныло шмыгал здоровенным носом, сокрушенно кивал головой и отговариваться не пытался, хотя чуть позже выяснилось, что он к татям никаким боком. С первого дня окольничий поручил ему заботится об отсутствии пожаров, заявив, что остальное вовсе пустяшное, иные управятся. Но иные никак не хотели управляться, вернее не могли, и время от времени окольничий наезжал на Зиновьева – худо присматривает, никчемушный дьяк. А когда тот пытался навести какой–то порядок, снова получал по рукам, чтоб не лез не в свои дела.

…Признаться, не хотел начинать с рычания, но не понравилось благодушие, царившее на Новом Земском дворе. Пришлось пометать громы и молнии, вливая в них таким образом изрядную дозу служебного рвения. А что делать, если русский человек, словно аккумулятор, периодически нуждается в подзарядке бодрости, и розетка у всех в одном месте.

Но, памятуя о прянике (для достойных непременно должен иметься положительный стимул), посулил за успешный поиск укромных мест, где отсиживаются тати, по рублю. Причем сразу, на следующий же день после того, как оно окажется накрыто. Народ мгновенно оживился, а один, с чудным именем Забегай, лукаво заметил, что схрон схрону рознь. В одном могут оказаться два человека, а в другом десяток.

Ишь ты, дифференцированной оплаты труда захотел. Ну, будь по-вашему. Но чтоб не расслаблялись….

– Помнится, ловить татей – ваша обязанность, – напомнил я, хмуря брови. – Выходит, чья вина в том, что их развелось немерено? А за вину у меня спрос строгий, а длань тяжелая. И бью я всего два раза: первый по голове, а второй по крышке гроба, – и обвел всех суровым взглядом.

Народ притих, потупив головы. Очень хорошо. Значит, прониклись и осознали. А чтоб в другой раз не запрашивали лишку, внес изменения в оплату, отменив наградной рубль. И впрямь лучше по справедливости, а посему за каждого взятого в схроне душегуба жалую по гривне. Двадцать человек в нем сыщется – получи два рубля, трое – хватит и десяти алтын. Но срок кладу на поиски их убежищ малый – одни сутки. И если они до завтрашнего вечера ничего не найдут, то….

А договаривать не стал – угрюмо посопел, легонько постукивая кулаком по столу, и молча махнул рукой, давая понять, что совещание окончено и я их отпускаю. Иногда лучше оставить кое-что недосказанным, полагаясь на фантазию. Пусть сами себе нарисуют страсти-мордасти, которые с ними учиню – у них оно получится куда красочнее.

И снова к Гундорову.

Мою идею о выводе острожников на улицы – нечего сидеть, пусть потрудятся на общее благо – окольничий

поначалу воспринял в штыки: «не по старине» и таковского отродясь никто не делал. Да и разбегутся они все до единого в первую неделю. Когда эти доводы не помогли, он сослался на… Годунова. Мол, натолкнулся как-то престолоблюститель на вереницу людишек, бредущую за подаянием, да так отчихвостил, несмотря на то, что Гундоров – князь и окольничий, месяц чесалось в одном месте. Потому их из тюрьмы вовсе никуда не выводят.

– И правильно отчихвостил, – согласился я. – Выглядели-то они, наверное хуже любого нищего, и вонял каждый, как десять питухов из кабака на Балчуге, – и я поморщился, невольно припомнив, как во время розыска арестованных поляков спустился в подклеть, забитую арестантами. Зрелище было не для слабонервных. Помнится, тех шляхтичей, что пошли вместе со мной, долго полоскало на крылечке.

– А как иначе? – удивился Гундоров. – Известно, в тюрьме сидят, а не в боярских палатах.

– Конечно, от такой беспросветной жизни и впрямь впору бежать очертя голову при первой возможности, – подытожил я, – Придется отныне к тюремным сидельцам помягче.

Андрей Иванович был иного мнения, но я и не пытался его переубедить. Пускай думает, как хочет, все равно будет по-моему.

Нет, нет, не стоит меня грубо оскорблять, обзывая демократом, либералом, гуманистом или того матернее, правозащитником. Чур меня да и всю страну от борцов за отмену смертной казни. Поверьте, если б в тюрьме действительно находились убийцы – слова бы Гундорову поперек не сказал и ни капли сочувствия не проявил. Они и не такие условия заслужили. Но ныне с ними на Руси поступают по справедливости – плаха и палач с топором. И к смертной казни приговаривают не одних убийц. Достаточно грабежа с пролитием крови и…. читай выше. Кстати, за три грабежа, пускай и бескровных, приговор аналогичен.

Получается отъявленных злодеев в нынешних тюрьмах вообще не водится. Ну, разве пара-тройка из числа несознавшихся, но их вычислит Игнатий. А остальные…. Думается, при смягчении их условий (приодеть, помыть, накормить как следует), навряд ли они побегут. Разве потом, когда наберутся силенок, через пару-тройку месяцев.

Но к тому времени я успею организовать пересмотр наказаний. Пока оно у всех острожников одно – бессрочная отсидка вплоть до… амнистии государя. А пожалует он ее или нет, и когда – загадка. Это не дело. Потому следует разработать новый указ, приурочив его к венчанию на царство Годунова. Нет, даже два указа. В одном будут названы конкретные сроки за конкретное преступление, а в другом имена сидящих долго и за мелочь, кого император всея Руси Феодор II Борисович жалует своей милостью и дарует вольную волю.

На появившегося Княжева окольничий покосился недоверчиво. Кто такой, почему сразу в дьяки, минуя подьячий чин?

– Так ведь и ты, князь, тоже сей чин перешагнул, – неосторожно ляпнул я.

О своей ошибке понял, когда тот возмутился не на шутку. Мол, нашел кого с кем сравнивать. Он, де, свой род от князей Стародубских ведет, от самого Ивана Всеволодовича, младшего брата благоверного князя Александра Невского….

Еле угомонил. Мол, все мы из одной землицы испечены, не забывай. Но мое раздражение было столь велико, что на его замечание: «не те песни поешь, князь», не удержался, заявив:

– Отныне на Земских дворах, как Старом, так и Новом, петь я доверю лишь тем, у кого голос хорош, даже если он отечеством непригож, а иных прочих, у кого с голосом худо, пока на подпевку поставим, а там поглядим, да со временем кое-кого и вовсе из хора выгоним. Не глядя на пращуров.

Гундоров затих, но ненадолго. Вторично он возмутился, когда узнал, что все суммы, предназначенные для арестантов, станут переходить в руки Княжева, минуя его собственные.

– Никогда таковского не бывало, – упрямо проворчал он, зло поглядывая на Игнатия. – Поначалу всю положенную из казны деньгу судье выдают, а он далее дьякам, а те уж подьячим.