Битвы за корону. Три Федора
Шрифт:
А в голосе явный вызов. Точно, на пределе парень, раз он таким тоном мамочке отвечает. Ох, чую, быть беде….
– Ума палата, да другая не почата, а та, что почата, совсем не покрыта. Учен ты, Федя, да не разумен, а из глупого разума дури не выполешь.
– Кой-кто иное сказывает.
– Ишь ты, кой-кто. Похвалили дурака, а он и рад-радехонек. Ох, Федя, Федя. Пора бы, пора в людишках разбираться, да смекать, кто на что годный. А ты у меня с оглоблю вырос, а ума не вынес. В народе сказывают, про всякого дурака своя песня сложена, а про тебя, сыне мой разлюбезный, ежели ты князя из Москвы изгонишь, их десяток
«А это вообще ни в какие ворота, – уныло подумал я. – Особенно, если припомнить, что излишняя полнота – его пунктик. Помню я, с какой завистью он на меня в бане поглядывал».
А Мария Григорьевна расходилась все сильнее.
– Потому велю тебе, – и я вздрогнул от ее приказного тона, – отсель прямо нынче к князю идти, да так и скажи ему: прости на глупости, да не взыщи на простоте, потому как недозрелый умок, что вешний ледок. Да вперед сторожись Федора Константиныча ни делом, ни словом худым не изобидеть, потому как это у него ума палата, а у тебя и всегда не больно богато, а нынче ты, Федя, дураком поперхнулся и вовсе рехнулся.….
Досказать она не успела – раздался грохот. Не иначе как сынишка все-таки не выдержал и вскочил с места, свалив лавку, на которой сидел.
«Последний вариант закончился так плохо, что хуже и быть не может», – грустно констатировал я.
Но ошибся. Может, еще как может, потому что сынишка… перепутал двери. Ринувшись, куда глаза глядят, он рванул на себя ту, что поближе, благо полуоткрыта, и опешил, глядя на меня. Я, обалдев от такого развития событий, тоже молчал, уставившись на него. Да и чего тут скажешь? И Мария Григорьевна ни гу-гу. Именно тогда, когда надо пояснить, она, как назло, язык проглотила.
– Ну, князь, теперь все! – выдохнул наконец мой бывший ученик. – Этого я тебе никогда…., – не договорив, он с силой шарахнул дверью, и бегом устремился к выходу.
«Мда-а, то ли жребий так пал, то ли черт за руку дернул..., – вздохнул я. – Точнее, за дверную ручку».
Я вышел из кладовки и с упреком уставился на свою тещу. Сказать хотелось много чего, да вот беда – все из ненормативной лексики.
– Ну, чего вылупился? – сердито буркнула она. – Сама зрю, неладно вышло. Да кто ж мог подумать, что он двери спутает, – и «обнадежила» меня. – Ништо, завтра я его сызнова позову, не печалься.
– Лучше не надо, – уныло попросил я, представляя, что она ему наговорит. Сдается, после повторной беседы ее сынишка законопатит меня в такие места, по сравнению с которыми мне и Тобольск за южный курорт покажется.
– Я лучшее тебя ведаю, что надобно, – огрызнулась она. – И все, ступай себе.
Оставалось кивнуть и уйти. Хотел напоследок поблагодарить за помощь, но не стал. Еще подумает, будто издеваюсь, а я на полном серьезе. Ну да, вышло – хуже не придумаешь, но она ведь искренне хотела нас примирить.
А касаемо моего мрачного прогноза о будущем месте проживания, он наполовину сбылся уже в этот день, и никакой беседы не понадобилось. Это я думал, что мои неприятности похожи на разрастающийся снежный ком. На самом деле они оказались лавиной…
Глава 19. По примеру товарища Сталина
Годунов меня ждал на выезде из монастыря, сидя в седле. Лицо по-прежнему красное,
Перегнувшись с коня, Федор выдохнул мне прямо в лицо:
– Мало тебе моей сестры, кою….
Не договорив, он обернулся в сторону своего сопровождения – не слышат ли. Но договаривать не стал. Снова повернувшись ко мне и тяжело дыша, тем же хриплым шепотом начал вторую фразу:
– Теперь еще и родную матушку супротив меня…..
Я продолжал молчать. Он выпрямился в седле и, повелительно протянув в мою сторону руку, провозгласил:
– И чтоб не чрез три дни, а к завтрашнему вечеру духу твоего в Москве не было….
– В Кострому?
– А енто я погляжу куда.
Звучало многозначительно. А впрочем, этого и следовало ожидать. Ну и ладно. Зато голому терять нечего.
– С Ксенией Борисовной, как я понимаю, ты мне попрощаться не дозволишь? – невозмутимо уточнил я.
– Верно понимаешь, – кивнул он. – Я уж ей повелел и косы сызнова в одну переплести [28] . Да чтоб до отъезда не смел входить в царские палаты. Нынче всех гвардейцев о том упрежу, дабы ни в ворота тебя не пускали, ни на Красное крыльцо.
28
Обрученные девушки в знак того, что они уже невесты, переплетали волосы не в одну, а в две косы, давая понять, что они почти замужем.
– Не надо предупреждать, государь, – тихо попросил я. – Я и без того твой запрет не нарушу.
– Пущай так, – кивнул он, понемногу успокаиваясь и, выпрямившись в седле, на прощание с горечью протянул: – Эх ты! Я ж тебе верил, яко….
И вновь не договорил, с силой рванув повод и разворачивая своего коня в сторону Знаменских ворот. Но проскакал недолго. Через двадцать метров он резко притормозил своего жеребца, круто разворачивая его обратно, однако ко мне пустил его шагом. Остановившись в метре от меня, он почти спокойно и в полный голос властно произнес:
– Упредить забыл. Ежели я к послезавтрашнему утру проведаю, что ты еще в Москве, берегись… Можешь сразу на воеводство в… Мангазею сбираться. Там как раз зоркий глаз нужон, чтоб беспошлинно мягкой рухлядью [29] не торговали, да морем ее не вывозили. И на болесть ссылаться не удумай, все одно – не поверю.
И был таков, оставив меня наедине с грустными думами.
Пока добрался до подворья, успел вспомнить вычерченную некогда моим учеником карту и примерное расположение этой Мангазеи. Стоит городок на реке с чудным названием Таз, протекающим недалеко от Енисея. Почему-то в памяти всплыло, что где-то поблизости должен находиться Туруханск – место ссылки Сталина. Или этот острожок еще не поставили? Впрочем, неважно. Главное, рядом.
29
Так на Руси называли пушнину.