Битые козыри
Шрифт:
Над этим вопросом до сих пор не задумывались ни Лайт, ни Милз. Было не до того. Да и сам вопрос казался второстепенным, — был бы материал… Теперь же, когда налаженная Диком установка начала выдавать витагенное сырье в количествах, достаточных для любого эксперимента, ученые почувствовали себя захваченными врасплох.
Они сидели у экрана, на котором демонстрировался процесс синтеза витагенных структур, и не могли удержаться от радостных улыбок.
— Поздравляю, Гарри, ты на пороге полной победы.
— Не зли меня и не приписывай лишнего. Можем
Признание было неожиданным. Всегда отважно смотревший в будущее, насмехавшийся над робостью мысли и боязнью конечных выводов, Лайт вдруг испугался. Чего?
— Ты шутишь, Гарри. Ведь мы шли к этому. Ты вел нас, не зная сомнений. И теперь…
— Не обращай внимания… Могу я себе позволить минутную слабость?
— Ты все можешь, Гарри.
— Так с чего начнем? — Лайт опять был серьезным и деловитым.
— Как с чего? С чева, конечно!
Лайт отрицательно покачал головой:
— Чев — это не только витагенные ноги и руки, это еще мозг. А что мы о нем знаем? Минерва все еще далека от цели. Какую программу мы заложим в камеру синтеза? Каткие стволы и ветви вырастут под черепной коробкой нашего чева? Помнишь, мы как-то говорили о гарантиях? О бессмертных мерзавцах… Таких гарантий у нас нет до сих пор. А пока мы их не получим, забудь о чеве.
Пришла очередь растеряться Милзу.
— А как же с этим? — Он протянул руку к экрану. — Закрыть?
— Зачем? Будем пока изучать его возможности. Начнем с простейших.
Они построили из витагена амебу, отличавшуюся от обычной только тем, что, надолго оставшись в темноте, она прекращала жизнедеятельность.
***
Как-то Лайту попался на глаза Рэкс — пожилой доберман, продолжавший служить науке. Время от времени все еще фиксировались его голограммы, по которым изучались изменения, происходившие в собачьей психике по мере старения. Внимание Лайта привлек коротенький обрубок хвоста, удаленного в младенчестве Рэкса согласно законам кинологической эстетики.
— Бобби! Не вернуть ли нам Рэксу его хвост?
Проблемы регенерации органов с помощью витагена у них даже в плане не было.
— Ты думаешь, витаген совместим с обычной тканью?
— Не уверен, но не вижу принципиального запрета.
— Стоит попробовать, — заинтересовался Милз. Минерва занялась исследованием ткани хвоста на грани рубцового образования и к утру следующего дня начала выдавать генетические матрицы для установки, формировавшей клетки витагена. Усыпленного Рэкса уложили на операционный стол, а обрубок хвоста зафиксировали в сосуде с витагенное эмульсией.
Снова Лайт и Милз стали свидетелями зрелища, никогда никем не виданного. Хвост Рэкса рос на глазах. Клетки витагена прочно срастались со старой тканью. Нельзя было без волнения следить, как бесформенная культя исчезает, а вместо нее по точно рассчитанному графику удлиняется, обрастает шелковистыми волосками новый хвост Рэкса.
— Не отрастет ли он метровой длины? — шутя забеспокоился Милз.
— Вот в этом старую дуру не перехитришь. Что касается длины хвоста, она строга и даже пунктуальна.
Вся операция длилась двадцать восемь часов и пятнадцать минут. Проснувшийся Рэкс спрыгнул со стола и остановился, будто соображая, откуда появилась сзади непривычная тяжесть. Он неуверенно помахал хвостом, лег на пол и повернул голову, чтобы получше разглядеть неожиданное приобретение, лизнул его, понюхал, ничего не понял и побежал кормиться, — здорово проголодался.
Несколько дней Лайт не разлучался с Рэксом. Новый хвост подвергали разным испытаниям — пытались его жечь, сдавливали тисками, прокалывали иглами, облучали максимальными дозами радиации. Ничего с хвостом не делалось. Рэкс умиленными глазами смотрел на экспериментаторов, ожидая полагавшегося вознаграждения. Потом с хрустом жевал сахар, и выжидал — не придумают ли его хозяева еще какой-нибудь игры с хвостом.
Как всегда после крупного успеха, Лайт и Милз сидели в маленьком кабинете, закинув ноги на «стол раздумья», и молча переживали случившееся — каждый по-своему, Лайт включил старую музыку в исполнении любимых виртуозов и отрешился от всего. Милз не слышал звуков рояля, углубившись в свои мысли.
А когда разговор начался, выяснилось, что они думали об одном и том же.
— На свете много калек, Гарри.
— Много, — подтвердил Лайт.
— Но мы не можем им помочь..»
— К сожалению.
— Жалко детей..:
— Очень…
— Но помочь даже одному — значит возбудить надежду у всех. Пришлось бы забросить все и всю жизнь заниматься починкой.
Прежде чем откликнуться, Лайт дослушал окончание опуса.
— Почему бы не отдать рецептуру… Просто так отдать какому-нибудь мировому центру, пусть организуют…
— Утопия, Гарри. На витаген слетятся все деляги. И прежде всего из него наделают солдат, непробиваемых, несгораемых вояк. Мы боимся создать одного бессмертного мерзавца, а те с великой охотой начнут выпускать тысяч бессмертных палачей.
Молчали долго. Искали доводы — за и против.
— Да, — сказал Лайт. — Мы идем своей дорогой и сворачивать не будем. Ограничимся пока хвостом Рэкса.
14
Тысячи датчиков передавали не потоки, а полноводную реку информации. С группой подсобных машин Минерва анализировала поступавший материал и была загружена, как никогда раньше. Работа человеческого мозга создавала столь сложную, изменчивую и пеструю картину, что даже простейшая регистрация того или иного состояния требовала несметного количества операций. Одних лишь оттенков какого-нибудь серого или оранжевого цвета насчитывалось сотни. И каждый из них означал что-то свое, неповторимое. Линии сплетались столь причудливо, вспыхивали и меркли с такой скоростью, что только фиксаторы Минервы успевали их классифицировать и укладывать в запасники необъятной памяти.