Бизнес большого ринга
Шрифт:
Так Мохаммед Али, проповедовавший мир, братство и любовь между людьми, по воле Белого дома стал невольным орудием обострения отношений между народами. В то время когда Али на президентском самолете направлялся из Кении в столицу Нигерии, там, в Лагосе, у американского посольства состоялась студенческая демонстрация. Манифестанты несли плакаты и лозунги, осуждая неблаговидную миссию выдающегося спортсмена, направленную на бойкот Московской олимпиады.
Али действительно мог поначалу не разобраться в целях тех, кто отправил его в поездку по странам Африки. Однако в этом хорошо разобралась местная пресса. Моральный нокдаун, в который послали Али устроители его африканского турне, является закономерным итогом этой акции. Так бывает, когда спорт хотят смешать с политикой, а политику в спорте использовать в предвыборной кампании. Попытка спекулировать на авторитете Али привела лишь к тому, что он оказался втянутым в политическую авантюру и запятнал свое имя известного спортсмена.
Али довольно быстро вошел в предложенную ему роль. Во время всего турне оп чередовал выпады против Советского Союза, явно подсказанные официальными эмиссарами Вашингтона, с признаниями
— Я и не думал, что вопрос о борьбе моих братьев-африканцев против расистских режимов на юге Африки стоит так остро. Что же касается сотрудничества США с ЮАР, то я до сих пор вообще ничего не слышал об этом… Картер должен был предупредить меня обо всех таких нюансах.
Как вам нравится? Он, видите ли, ничего не слышал! А как же тогда понимать его выступление на заседании Специального комитета ООН по апартеиду? Вдруг почему-то умному человеку захотелось прикинуться дурачком, эдаким простачком.
А как согласовать процитированные выше высказывания Али о Советском Союзе и о советских людях с тем, что он говорил во время своего пропагандистского африканского турне?
— Я считаю, что Россия угрожает всем религиозным народам мира и, как человек верующий, хочу попытаться помешать им распространять свой коммунизм, — заявил Али на одной из пресс-конференций.
Таких высказываний было достаточно, чтобы понять, что это не случайность.
Официальный правительственный орган Нигерии газета «Нью найджириэн», указывая на политическую авантюру Белого дома, писала, что чемпиону мира «следовало бы определенно сказать, что он стоит перед непроходимой стеной». А лагосское радио в одной из своих передач прямо заявило: «Если Мохаммед Али не хочет, чтобы уважение африканцев к нему рухнуло, он должен немедленно покинуть дипломатический поезд президента Картера и вернуться домой, вместо того чтобы ставить себя в затруднительное положение».
Политические деятели, на которых по замыслу администрации Белого дома спортсмен должен был оказывать гипнотическое воздействие и которые должны были бы требовать от своих национальных комитетов бойкота Игр в Москве, пошатнули в самом посланнике убежденность в целесообразности его миссии. Хотя боксера его советники и готовили к пропагандистским выступлениям, пресс-конференциям, эти усилия оказались напрасными: с Али, как посланником президента США, попросту отказались разговаривать нигерийские официальные лица. Во время же отдельных встреч с представителями спорта Нигерии Мохаммеду Али пришлось выслушивать резкую критику внешнеполитического курса администрации США, проводимого в отношении стран Африки.
В Сенегале Али приняли лишь в федерации бокса, а не на официальном правительственном уровне. Средства массовой информации Сенегала сразу заявили, что спортсмены их страны примут участие в Олимпийских играх в Москве и что, видимо, «плохи дела у президента Картера, если он выбрал проводником своей политики Мохаммеда Али».
Когда Али вернулся из африканского турне в Штаты, поза, которую он принял, была уж совсем нелепой: он изображал из себя прожженного дипломата и заверял всех, что его миссия удалась на 75 процентов. Этому способствовал и явно желавший польстить самолюбию своего незадачливого эмиссара президент, принявший Али в Белом доме и выразивший ему признательность от имени «благодарной нации». Трудно сказать, как там обстоят дела с «благодарной нацией», но то, что поездка в Африку представила Али в неприглядном виде и у себя дома, и за его пределами, несомненно. Обидно, что этот выдающийся спортсмен, человек, искренне выступавший за мир, братство и любовь между людьми, дал возможность противникам олимпизма, сыграв на его тщеславии и появившейся в последнее время мании величия, использовать себя в качестве орудия обострения отношений между народами. Что же касается «неосведомленности» Али, то, как говорят, «не в свои сани не садись».
Африканское турне Мохаммеда Али вызвало недоумение у всех его почитателей, у всех честных людей во всем мире. В редакции газет и журналов посыпались, письма. Удивленные. Обескураженные. Гневные. «Как? Как мог этот выдающийся спортсмен, снискавший себе популярность и симпатии миллионов людей во всем мире, взять на себя неблаговидную миссию антиолимпийского посланника Вашингтона?!», «Что же скрывалось за призывами Али к всемирному братству, если теперь он выступает на стороне тех, кто, пытаясь сорвать Олимпийские игры, стремится нанести удар по делу укрепления мира и дружбы между народами?», «Как может олимпийский чемпион выступать против Олимпийских игр?», «Позор тебе, Али!»
Чувства всех честных спортсменов выразил двукратный олимпийский чемпион по борьбе Герой Социалистического Труда Народной Республики Болгарии Боян Радев в своем открытом письме Кассиусу Клею, опубликованном в болгарской газете «Спорт». Приведем его полностью:
«Не знаю, что и думать. Это ли великий спортсмен, великий деятель, борец за справедливость Кассиус Клей, который решил называться Мохаммедом Али? Не важно, как тебя зовут, поскольку люди тебя уважают. Конечно, смешно было слушать самовосхваления: „Я самый великий!“ Но тебе их прощали.
Честно говоря, ты не самый великий. Мысль об этом пришла в те дни, когда стало ясно, что ты предал олимпийскую идею, спортсменов, спорт.
Раньше я с восхищением наблюдал за твоими выступлениями на ринге и снисходительно относился к некоторым высокопарным заявлениям. Восхищался, когда ты отказался убивать вьетнамских женщин и детей, когда выступал в защиту своих черных братьев. Поэтому сегодня мне не совсем ясно, как ты позволил втянуть себя в такую грязную историю. Почему лишь ты один из американских спортсменов предал спорт? Ведь ты готовился к олимпийским соревнованиям и знаешь, сколько труда это требует и сколько надежд порождают эти грандиозные соревнования. Неужели ты не понял, что всем, включая и славу на профессиональном ринге, ты обязан олимпийской победе и золотой медали Рима?
Я уже больше не участвую в соревнованиях. Но никогда не переставал любить спорт, не переставал понимать спортсменов и радоваться победам в мирных спортивных сражениях. Я жду Московскую олимпиаду. Каждая Олимпиада будит в памяти мои лучшие выступления в Токио и Мехико.
Я знаю, что значит готовиться к заветному дню четыре года и победить. Знаю, что такое не спать от волнения. Знаю, что чувствуешь там, на верхней ступени олимпийского пьедестала почета. Знаю, как тягостно ожидание, насколько трудны дни перед олимпиадой. Это запоминается навсегда, едва ли мог забыть такое и ты.
Вот я и думаю, что президенту, который отчаянно ищет средства, чтобы угодить производителям средств массового уничтожения, в этом неблагодарном деле не обойтись и без поддержки популярного спортсмена.
Мне не понять, как человек, который был в Москве, видел советских людей, познал их доброту и гостеприимство, может включиться в обреченную на провал кампанию против права советской столицы принять олимпиаду. Картер боится, что многие люди воочию убедятся в нелепости измышлений, распространяемых о Советском Союзе, и он зовет на помощь тебя, большого спортсмена.
Летом минувшего года я видел Картера на снимках с рекламой джинсов „Левис“ и теннисного снаряжения. Может быть, так он играет в популярность. Но игра с олимпийским огнем — опасная игра. Спортсмены всего мира не простят такое никогда.
Недавно я был в Вене. Видел газеты с твоими снимками и как люди, размахивая ими, гневно вопрошали: „Почему Клей взялся за эту грязную работу?“ Этот же вопрос задают и спортсмены моей страны, об этом спрашиваю и я. Тебе ли нужна дешевая популярность? Почему великий боксер предает людей, которые годами готовились к большому празднику в Москве? Несколько раз я слышал: „Его купили!“
Я был твоим почитателем, был готов пустить в ход кулаки, когда кто-нибудь говорил о подкупе соперника, поверженного тобой на ринге. Не сомневался, что на такое не согласится никто из ставших олимпийским чемпионом. Был почитателем Кассиуса Клея, оставался почитателем Мохаммеда Али. Сегодня не знаю, что и думать — тебя купили или убили в тебе великого спортсмена?»
Хорошее, страстное письмо. Думаю, что в глубине души Боян Радев жалеет Мохаммеда Али. Тот действительно достоин жалости. Человек, пользовавшийся уважением за свои убеждения, за твердые принципы, вдруг становится полной противоположностью самому себе. Бывает так? Конечно, бывает! В мире полной беспринципности это даже мало кого может удивить. А быть может, Али просто оступился? Не разобрался в ситуации, что-то недопонял, к чему-то оказался неподготовленным? Вряд ли! Скорее всего, он и был таким на самом деле. Очень хорошо об этом пишет Александр Пумпянский:
«Роль чемпиона, которую избрал для себя Али, была синтетической. Она равно включала в себя понятия борца и „звезды“. Странное сочетание, но на американской почве произрастают и такие гибриды.
Тысячи горящих глаз следили за каждым жестом Али. Любому его слову, гневному или шутливому, внимала молодежь, сородичи — не обязательно на митинге, но и в программе телешоу. И то, что он говорил против войны и расизма, шло на пользу поколению, искавшему правды и справедливости. Что было, то было. Но…
Но шоу все-таки не митинг, „звезда“ и борец в одном лице не могут сосуществовать бесконечно.
…В трудные годы Али вел себя мужественно, и все же его борьба была средством самоутверждения. Целью же был успех — у публики, у менеджеров, у тех, кто платит. Он добился своего и стал самым высокооплачиваемым профессионалом, когда-либо выступавшим на любых подмостках.
Когда он попытается вновь вернуться на арену и стать чемпионом уже в четвертый раз, у него ничего не получится: он потерпит унизительное поражение. Но и за это „ничего“ ему заплатят восемь миллионов долларов — в два раза больше, чем его победителю. Даже фиаско „звезды“ стоит в Америке дороже, чем триумф спортсмена.
Али установил главный американский рекорд: секунда (!) рекламы, демонстрировавшейся в ходе телерепортажа с первого матча Али — Спинкс, стоила 3 тысячи долларов. Это была самая дорогая реклама на ТВ. Бои с его участием собирали самую большую аудиторию за всю историю зрелищ.
Вот она, червоточина в яблоке: к идеалам прочно примешалась коммерция. Борьба Али набивала цену его боксу.
Рано или поздно дороги „звезды“ и борца грозили разойтись. Это случилось тогда, когда собственно боксерская карьера подошла к закату. Начался мучительный поиск новой роли.
Как и двадцать лет назад, Мохаммед Али оказался на распутье. С маленькой разницей. Тогда он был молод, честолюбив, беден, как и большинство его народа, и смертельно зол на тех, кто лишает его места под солнцем. И главное — все у него было впереди. Сейчас все его вершины позади. Он все еще молод и еще более честолюбив, но богат и сыт… В момент кризиса его и подстерегли с соблазном „крысоловы“ из Белого дома.
Судьба Али действительно „американская история“, уникальная и тем более показательная. Превращение личности по-своему отражают разные лики, которое это общество способно явить противникам,— от мести до лести. Бунт оно подавляет или поглощает. Бунтовщиков оно душит или покупает. И вот уже на место пророка претендует эстрадный кумир, альтруизм вытесняется прагматизмом, философию добра подменяет философия успеха, истинное искусство отступает под напором искусства коммерческого. Идеалы чахнут».
Когда авторитет Али, заработанный за двадцать лет на ринге и вне его, стал стремительно падать, он начал лихорадочно бороться за восстановление своего реноме. И не нашел ничего лучше, как объявить, что возвращается на ринг. Он в четвертый раз захотел совершить невозможное. Чемпионом в это время уже был Ларри Холмс, бывший спарринг-партнер Али. Именно Холмс прозвал 38-летнего Али «свиньей». Внешний облик разжиревшего Али, с обвисшей кожей, говорит о том, что обидное прозвище не появилось само собой. Что и говорить, двадцать месяцев без тренировок дали о себе знать… Весной 1980 года его вес составлял 130 кг, а четыре месяца спустя, перед боем с Холмсом в Лас-Вегасе «всего лишь» 115 кг. А вечером 2 октября перед выходом на ринг весы показали 98,5 кг.