Благо
Шрифт:
Отец Федор. А ведь вы не слушали меня. Часто в церковь ходите?
Алексей. Это у вас такой контрольный вопрос, как выстрел… Нет. Мне не нужно, у меня совесть есть. Совесть за мной следит. Она мой Бог.
Отец Федор. Это гордыня у вас – мать всех грехов. Вы считаете, что на самого себя положиться можете, а на все воля Божья. Человек – сам себе не судья и не адвокат. Человек всей правды не видит, ибо ослеплен он грехом.
Алексей. Да что это за правда такая, которой совесть – враг?
Отец Федор. Вы знаете, что Бог сначала создал ангелов, а потом уж людей?
Алексей. В ад?
Отец Федор. Нет, ада не было. Людей же еще не было, только ангелы.
Алексей. Ну, конечно. Где люди, там, по-вашему, и ад.
Отец Федор. Денница обиделся, захотел отмщения и превратился в дьявола. И стал людей искушать, перетягивать на свою сторону, чтобы вовек им не достигнуть главной цели человеческого существования – Царствия Божия.
Алексей. То есть смысл жизни вести себя здесь хорошо, чтобы потом попасть в рай?
Отец Федор. Уж если совсем просто, то да.
Алексей. Это ж эгоизм какой-то… А вы еще говорите, у меня гордыня. Так разве ж это грех? Если смысл каждого на земле – организовать себе жизнь наверху поудобнее? Какое ж добро тогда искренно?
Отец Федор. Так, да не так. А почему вы сегодня в церковь пошли?
Алексей. Я же говорю. Мне искупить надо. Я сам себе терапию назначил. Добром. У вас же здесь институт вроде такой официальный, по добру. Вы же знать должны, как это делается. Ведь добро – это по-христиански, это Бог.
Отец Федор. Вот уж нет. Бог – это не добро. Бог – это любовь, а любовь – это что?
Алексей. Это Бог. Я понял.
Отец Федор. Да нет. Что такое любовь?
Алексей. Жажда обладания, батюшка.
Отец Федор. Нет, дорогой Алексей Иваныч. Хоть мне и приятна ваша откровенность. Любовь – это жертвенность. Если вы хотите сделать добро, и чтобы оно принято было, его нужно делать с жертвою. Если вы лично ничем ради этого добра не пожертвовали, ни в чем поперек себя не пошли, то уж не добро это вовсе, а утоление собственной гордыни.
Алексей. А вы только добро делаете?
Отец Федор. Стараюсь. Только у меня списка нет.
Алексей. Да? Удивительно! Я вот шел к вам и так хотел верить, не в Бога, а в ваш институт добра. В Бога можно не выходя из дома верить. Без капиталовложения в сотрудников РПЦ. Я хотел именно в институт, потому что хочется думать, что и на земле есть за что уцепиться, не только на небе. А мне тут про коллегу вашего отца Михаила рассказали… Так знаете, по мне, так лучше б и у него был мой список… Вы бы радовались, что человек к вам тянется, а не укоряли списком…
Отец Федор. Вроде как одолжение лично мне сделали, явились…
Алексей. А почему нет? Вы разве не за каждую душу печься обязаны?
Отец Федор останавливает машину.
Поворачивается к Алексею всем своим могучим телом.
Отец Федор. Раз так вы ко мне пришли, как в больницу за рецептом, то вот, пожалуйста. Читайте молитву супротив гордыни и самомнения тезке вашему преподобному Алексею, человеку Божьему. Долго читайте, про себя. Пока смысл слов до головы
Алексей. Значит, транспортные перевозки в ваш прейскурант не входят?
Отец Федор. Хватит ерничать! Вылезай!
Алексей. Я тут даже попутку не поймаю. Глушь какая-то.
Отец Федор. А ты пешком иди. Это полезно. Отрезвляет.
Алексей выходит на трассу, машина быстро уезжает.
Он сворачивает с обочины к полю, где снег не по-весеннему крепкий.
Так и идет, пока не пугается, что дорога скроется из виду и он заблудится. Останавливается, выворачивает карманы, вытряхивает весь мусор, мелкие крошки, какие-то обрывки. Растирает руки и лицо снегом. Снимает шапку.
Алексей. Ну что? Давай поговорим?.. Самое время. Я, как дурак, стою тут в одной из Твоих галактик, на видном месте. Молнией кидать удобно… Слова какие-то надо сказать… Небеси… данною Твоей свыше благодатью… Призри… Боза… Прости согрешения наши вольные и невольные… Машина прошла… Показалось… Не посрами упования нашего… Милость…Благодать… Боза… Боза была уже вроде… Во спасение… Так… Воззри на нас милостиво. Да… К Тебе взываю. Как-то так… и Твое святое заступление, ныне и присно и во веки веков. Аминь. Все. Больше не знаю. Не знаю и не верю, что Ты так разговариваешь. Это тут Михаилы да Федоры за тебя придумали… Бог с ними. Ты с ними. Или не с ними… Со всеми… Что ж делать-то? Что? Полжизни прошло, если повезет… Если Ты там разрешишь, а если нет, то и вся может… Куда же Ты ведешь всех… Как Ты разрешил им такими стать… И мне. Мне – это главное. Не могу больше, Господи… Не в кого верить, некому… А сам я не справлюсь. Для чего Ты вину на голову мою кинул с четвертого этажа? Для чего? Чтобы я понял, что бессмысленный и ненужный? Что все будет как есть во веки веков, глупость и путаница? Я и так знал это, Господи. Не надо было девочку расшибать… Не надо…
Если сейчас пойдет снег, то я все делал и понял правильно.
Алексей поднимает голову. Снега нет.
Тьфу… Совсем уже… Так и знал… Поговорил в поле с Богом… Нет ничего. Все неважно, все пустота…
Пауза.
Надеюсь, ты меня сейчас не слушаешь… На всякий случай.
И он идет назад к дороге.
Явление 12
Кладбище. Алексей сидит на оградке, Соня кладет большой букет мимоз к новому блестящему памятнику, сыплет вокруг пшено.
Соня. Ну, с международным женским днем, Анна Брониславовна! Вот цветочки тебе желтенькие, пушистые принесли, как платьишко твое из ангорки. Как оно тебе шло! Брюнеткам желтый лучше всего. Помнишь, Алеша, какие у нее были волосы? До самой старости как воронье крылышко, ни сединки… Как тебе памятник новый, красавица наша?
Она делает шаг вперед, обнимает памятник обеими руками, как человека.
Алеша, что ты молчишь? Посмотри на маму. Я молодую фотографию выбрала. Я ее такой не знала, конечно, а ты, наверное, помнишь. Не молчи.