Благодарность
Шрифт:
Мы отправились в кухню. Миша цеплялась за меня и семенила маленькими шагами. Я чувствовала, что уверенность понемногу возвращается к ней.
— Ну, неплохо…
И все же с этого дня Миша больше не могла оставаться одна.
Миша в какой-то безликой комнате. Сидит перед письменным столом, заваленным документами. С другой стороны стола пустует кожаное кресло, большое и черное.
Желая подбодрить себя, Миша напевает песню.
Бедный солдат идет с войны,
Бедный солдат идет с войны,
Идет не спеша.
Плохо он экипирован, плохо он
обмундирован,
На одной ноге сапог, на другой нет сапога,
Идет не спеша.
Идет он проведать хозяйку трактира,
Идет не спеша.
Идет он проведать хозяйку трактира,
Идет не спеша.
«Налейте поскорее фляжку белого вина,
Пускай солдат в дороге осушит ее до дна!»
Идет не спеша.
[1]
В комнату входит директриса. Это дама со строгим лицом, в руках у нее огромная папка. Дама швыряет папку на стол и неприветливо смотрит на Миша. Длинные ногти дамы покрыты темным лаком. Она садится в кожаное кресло и холодно обращается к Миша:
— Мадам Сельд, расскажите, пожалуйста, о себе.
Та заметно робеет.
— Э-э… Мое полное имя — Мишель Сельд, но все называют меня Миша.
— Очень хорошо. Вы замужем?
— Нет.
— У вас есть дети?
— Нет.
Повисает молчание. Директриса ждет более развернутого ответа.
— Я… много путешествовала по работе. Делала фоторепортажи для журналов. А потом служила корректором в газете. Вычитывала тексты статей. Опечатки, синтаксические ошибки, просторечия, повторы — ничто не ускользало от моего внимания…
Директриса перебивает ее:
— По какой причине вы желаете оставить свой теперешний пост?
Миша не понимает вопроса. В ее взгляде вспыхивает паника, она не в силах скрыть этого. Миша озирается в поисках кого-нибудь, кто мог бы ей помочь, но в кабинете нет никого, кроме нее самой и этой дамы, которая нетерпеливо постукивает пальцами по столу, потому что Миша медлит с ответом. Ногти директрисы с глухим скрипом скребут по пластиковой поверхности стола.
— Вообще-то… видите ли, я уже давно на пенсии.
Собеседница чему-то усмехается, а затем подчеркнуто громко вздыхает.
— Позвольте мне задать вопрос иначе, мадам Сельд: что вызвало ваш интерес к нашему учреждению?
— Я, наверно, ошиблась кабиной… кабинетом… Я не знала, что нужно проходить через это… делать это…
Директриса больше не скрывает своего раздражения.
— Мадам Сельд, вы явились на собеседование о приеме в дом престарелых. Вам следует представить себя в наиболее выгодном свете, ведь на места в нашем заведении претендует великое множество людей, неужели я должна объяснять вам такие простые вещи?
С каждым произнесенным словом ее голос становится все резче.
— Нет-нет… Конечно, я понимаю. Но я не подозревала, что мне предстоит собеседование, и потому не подготовилась.
Директриса выходит из себя.
— И на что же вы надеялись, мадам Сельд? Что здесь принимают первого встречного по первому требованию? А вот и нет! На всех мест не хватит, вам ли этого не знать?! Не хватит! И так везде! Чем бы вы ни занимались, надо проходить проверки и собеседования, сдавать экзамены и испытания, участвовать в состязаниях и конкурсах, заполнять анкеты и опросники! Демонстрировать свою приверженность, командный дух, мотивацию, решимость! В школе, на работе, в университете — везде, мадам Сельд, да, везде, везде, везде — должностные лица вынуждены сортировать, выбирать, отдавать предпочтение! Отделять зерна от плевел приходится даже в доме престарелых! Так устроен мир, и не я диктую его правила, но я, заметьте, их соблюдаю!
Речь директрисы, похоже, произвела на Миша впечатление.
— То есть мне необходимо доказать, что я достойна места в вашем учреждении?
— Вот именно! Опишите свои сильные стороны, наиболее слабую сторону, назовите направления, в которых вам следует работать над собой. Перечислите свои секторы роста, рассчитайте свой индекс способности к совершенствованию.
— Вы знаете, я пожилой человек.
— В этом-то и проблема, мадам Сельд.
— Просто я… больше не могу оставаться дома одна. Я боюсь… Я теряю вещи… Я боюсь, что мне станет еще хуже.
Дама снова нарочито громко вздыхает.
— Эх, не облегчаете вы мне задачу. Вы хотя бы танцевать умеете?
— Да, немного.
— Покажите.
Миша встает и нерешительным шагом отходит от письменного стола. Начинает танцевать, как девочка. Поворачивается вокруг себя, держа чуть согнутые в локтях руки над головой, поднимается на цыпочки. Она грациозна. Тело понемногу обретает легкость, Миша втягивается в игру и танцует все лучше и лучше, ее движения становятся свободнее, а на лице появляется улыбка.
Сейчас ее можно принять за девушку, каждый жест которой точен и выверен. Она сияет.
Директриса черкает что-то в своем досье. Затем молча встает и уходит.
Миша остается одна в центре светового круга, она продолжает танцевать для себя.
А потом отступает в тень и исчезает.
Она часто пересказывала свои сны, всякий раз добавляя к сюжету какие-то новые детали. То ли воспоминания об этих сновидениях со временем становились четче, то ли она специально придумывала те или иные подробности, которые представлялись ей более красноречивыми и которые позволили бы нам — тем, кто приходил и уходил, когда считал уместным, тем, кто пока полностью контролировал свое тело, — лучше понять переполнявшее ее чувство панического страха.