Благословение небес (История любви леди Элизабет)
Шрифт:
Прислонившись головой к двери, Элизабет издала стон, в котором выразилось все ее страдание и раскаяние. Возможно, у Яна не было титула и никакого права называть себя джентльменом, но интуитивно Элизабет чувствовала, что у него тоже есть своя гордость. Эта гордость была отчеканена в его бронзовых чертах, в том, как он вел себя, в каждом его движении — а они с Робертом растерзали ее в клочья. Вчера ночью в оранжерее они выставили его дураком, а сегодня принудили к дуэли.
Если бы в эту минуту Элизабет знала, где найти Яна, она бы не побоялась его гнева и пошла к нему. Она рассказала бы ему все
Отделившись наконец от двери, Элизабет медленно прошла через холл в гостиную, где сидел Роберт, обхватив голову руками.
— Но это еще не конец, — процедил он сквозь зубы. — Когда-нибудь я убью его за это!
— Нет, ты не сделаешь этого! — в ужасе остановила его Элизабет. — Бобби послушай, ты ничего не понял насчет меня и Яна Торнтона. Он не сделал мне ничего плохого, правда. Понимаешь, — сдавленным голосом продолжила она, — он думал… ну… что любит меня. Он хотел жениться на мне…
Громкий издевательский смех Роберта разнесся по комнатам.
— Это он тебе так сказал? — фыркнул он, покраснев от ярости. Тот факт, что сестра не проявляет семейной солидарности, приводил его в бешенство. — Ну-ка, ну-ка, дай посмотреть на тебя, маленькая идиотка! Выражаясь ясно и его же собственными словами, все, чего он хотел от тебя, — это поваляться немного на простынях!
Элизабет почувствовала, как кровь отлила у нее от лица. Она медленно покачала головой.
— Нет, ты ошибаешься. Помнишь, когда ты нашел нас тогда, он сказал тебе, что у него честные намерения?
— Он чертовски быстро передумал, когда я сказал ему, что у тебя нет ни пенни. — Роберт откинулся на спинку дивана и смотрел на нее со смесью жалости и презрения.
У Элизабет подогнулись колени, и она упала на диван рядом с братом, раздавленная осознанием того, какой груз проблем она обрушила на свою семью. Сколько бед она навлекла на себя и брата своей глупостью и доверчивостью!
— Прости меня, — прошептала она, — прости. Ты рисковал из-за меня жизнью, а я даже не поблагодарила тебя за то, что ты столько сделал ради меня. — Не умея выразить свою признательность в словах, Элизабет просто обняла его за плечи. — В конце концов все обернется в нашу пользу — сколько раз уже так бывало, — пообещала она ему, не испытывая ни малейшей уверенности в своих словах.
— Только не на этот раз, — в его глазах застыло отчаяние. — Мы погибли, Элизабет.
— Я не верю, что все так плохо, как ты говоришь. Может быть, ничего из этого и не выплывет наружу, — продолжила она, понимая всю тщетность такой надежды. — И потом, лорд Мондвэйл любит меня и наверняка поверит нашим объяснениям.
— Между прочим, — подала наконец голос Люсинда, — учтите: Элизабет должна выезжать в свет, как и прежде, словно ничего не случилось. Если она станет прятаться в доме, это даст еще больше пищи для сплетен, — с обычной для нее сухой практичностью заметила Люсинда.
— Все это не имеет значения, говорят вам! — закричал Роберт. — Мы погибли!
Он оказался прав. В тот же день, когда Элизабет храбро пошла на бал со своим женихом, который до сих пор пребывал в счастливом неведении относительно ее поведения в минувший уик-энд, сенсационная весть о скандале распространилась по зале со скоростью пожара. Рассказ об эпизоде в оранжерее сопровождался клеветническим утверждением, что она сама послала Торнтону записку с предложением встретиться. Но с особенным удовольствием судачили о том, что Элизабет провела с Яном Торнтоном весь день в уединенном лесном доме.
— Этот негодяй сам же и распространяет эти басни, — взбесился Роберт, когда на следующий день сплетни достигли его ушей. — Он хочет обелить себя, рассказывая, будто ты сама прислала ему записку с приглашением встретиться в оранжерее, и утверждая, что весь уик-энд ты просто преследовала его. Единственное, чем я могу тебя утешить, это то, что ты не первая, кто потерял из — за него голову. Только в этом году его имя, помимо Черайз Дюмонт, связывалось с именами стольких светских дам… Однако всем им хватило ума не выдать себя так явно, как ты. Ты — единственная, кто позволил себе подобную неосторожность, и твои молодость и неопытность служат малым тому извинением.
Элизабет уже не чувствовала в себе сил спорить и возражать. Теперь, когда она не была во власти магнетического притяжения Яна Торнтона, до нее наконец стало доходить, что все его действия полностью подпадали под определение бездушного, беспринципного соблазнителя. Всего через несколько часов знакомства он заявил, что уже наполовину влюблен в нее и хочет жениться — типичная приманка для доверчивых душ. Она прочитала достаточно романов, в которых охотники за приданым и распутные соблазнители тоже уверяли свои жертвы, что любят их до безумия, в то время как действительной их целью было приданое или очередная победа. А она, как последняя дура, вбила себе в голову, что он несчастная жертва предубеждения и социального неравенства.
Слишком поздно она поняла, что так называемые «предрассудки», из-за которых общество отвергло его, как раз и существовали для того, чтобы уберечь таких, как она, от неосторожных поступков.
Но Элизабет недолго предавалась жалости к себе. Друзья виконта Мондвэйла, узнав из газет о помолвке, сочли своим долгом раскрыть счастливому жениху глаза на истинный облик женщины, которой он предложил свою руку.
На следующее утро виконт явился в особняк на Риппл-стрит и отказался от своего предложения. Роберта в этот момент не было дома, поэтому Элизабет пришлось выслушать все лично. Когда она вошла в гостиную, ей хватило одного взгляда на его застывшую негнущуюся фигуру и плотно сжатый неулыбающийся рот, чтобы понять, зачем он пришел, и пол начал уходить у нее из-под ног.
— Надеюсь, мы сумеем обойтись без неприятного для нас обоих объяснения, — сухо, без вступления начал Мондвэйл.
Не в состоянии говорить из-за душивших ее слез стыда и горя, Элизабет только молча кивнула головой. Он развернулся и пошел к двери, но, поравнявшись с ней, вдруг бросился к девушке и схватил ее за плечи.
— Почему, Элизабет? — Его красивое лицо выражало одновременно злость и разочарование. — Скажите мне почему. Будьте честны хотя бы в этом.
— Почему? — повторила она, подавляя в себе нелепое желание кинуться ему на грудь и умолять о прощении.